Утро победителя - [8]

— То есть?

— Впервые я услышала о Крайнджере более трех лет назад. Собственно, это был такой тихий, ползучий слушок, на который, может быть, и не стоило обращать внимания. Но какое-то шестое чувство подсказывало мне, что это не просто россказни. Тогда я и понятия не имела, что все это может как-то связаться с Эрнестом, с вами, со мной. Мне и в голову не могло прийти, что Крайнджер и Хотчин впервые откроются на конкурсе скрипачей. Но ошибки быть не может, имя Арвида Грейвса значится а списках заведения Хотчича. И теперь посмотрим, что будет, когда завтра взорвется эта бомба. Они должны будут сделать какой-то новый шаг. Открыться дальше или закрыться вглухую не знаю.

— Постойте, — перебил Кратс. — Что значит «бомба»?

— Это значит — утренний выпуск «Инкуайер».

— Так вы… Вы уже отдали это? — Кратс почувствовал облегчение, невероятное облегчение, потому что, оказывается, ничего не надо было решать, все уже решилось само, все уже решено этой отчаянной женщиной, и теперь нужно лишь ориентироваться в ситуации, а это проще, много проще. Но… Тогда зачем же вы пришли с этим ко мне?

Эллен улыбнулась, но в улыбке ее на этот раз не было ни задора, ни торжества, только какая-то затаенная, непонятная Кратсу грусть.

— Извините, профессор, очевидно я не слишком удачно начала разговор. Наверное потому, что на этот раз в дело вмешалось — слишком много личного. Простите. Я вовсе не собиралась просить у вас совета, что делать со всеми этими материалами. Это — мое ремесло. И я знаю лишь одну правду: когда в жизнь приходит что-то новое, будь то добро или зло, или добро пополам со злом, все равно, никто не имеет права решать за человечество, кроме человечества. Ни доктор Крайнджер, ни вы, профессор, ни господин президент, ни я… Понимаете? Есть только один путь — путь гласности. Это и есть мое ремесло. Пусть знает мир. И пусть мир решает за себя сам. И если даже не всегда он находит лучшее решение… Что ж, все равно иного пути пет.

— Но зачем же тогда вам я?

— Прежде всего, профессор, затем, чтобы вы рассказали обо всем Эрнесту…

— Я? Но… А вы?

— Мне придется на некоторое время исчезнуть. Ведь Крапнджер-Хотчич противники нешуточные, а кто стоит за ними, мне пока и вовсе неизвестно.

— Куда же вы денетесь?

— О, не беспокойтесь. Во-первых, не впервой, а во-вторых, друзей у меня достаточно. Друзей и союзников. A теперь и вы — мой союзник.

— То есть?

— Я для того и рассказала и показала вам все это, профессор, чтобы вы знали. И, узнав, начали действовать прежде, чем выйдет утренний выпуск.

— Так… — Кратс помолчал. — Значит… А вы знаете, в этой ситуации, пожалуй, можно добиться признания решения жюри недействительным. В девяносто втором на конкурсе Сибелиуса Каротти был снят уже с последнего тура… Впрочем, вы должны знать об этом — не в связи со скрипичным искусством, конечно…

— Каротти? Каротти, Каротти… Знакомое имя. Постойте-ка… Сицилийский путч?

— Ну и память! Да. Идзувара, он был тогда председателем жюри, сказал: «Музыку можно делать только чистым сердцем и чистыми руками». И Каротти был исключен из числа претендентов.

— Но здесь другое, профессор. Грейвс…

— Это неважно. Это уже неважно. — Кратс встал и принялся расхаживать по номеру. — Все равно, Каротти-это прецедент. Грейвс чист, вы правы, но кто он? И кто стоит за ним?.. — Кратс посмотрел на часы: половина четвертого. — Скажите-ка, Эллен, вам приходилось видеть, как дергают за хвост крокодила? Рискованное, конечно, занятие, по при определенной сноровке… Сейчас я позвоню Камински, а вы посмотрите, как это выглядит со стороны…

Он подошел к столу и, опершись па него левой рукой, правой стал нажимать клавиши телефона. Но еще до того, как ему ответили и на маленьком круглом экранчике появилось запасное и недовольное лицо председателя жюри, до слуха Кратса донесся легкий щелчок. Он не сразу понял, что это входная дверь.

И что в номере он уже один.

IV

Стиснутая скалами река бушевала. Почти черная наверху, она вскипала в падении, и в облаке водяных брызг висела яркая радуга. А внизу, за яростным котлом водобоя, поток успокаивался — не сразу, медленно, но успокаивался, привольно растекаясь меж низких берегов равнинного русла. И хотя свершалось все это в полной тишине, Аренду слышался нескончаемый гром водопада, памятный с прошлогодней поездки па Ниагару. Он лежал, закинув руки за голову, и в который уже раз за одиннадцать дней, в течение которых этот номер «Иитерконтипенталя» служил ему домом, пытался понять, каким образом картинка, мертво и плоско измалеванная на абажуре ночника, волшебно преображается, стоит загореться лампочке. Она оживает, наполняется движением и жизнью, и иллюзия эта настолько полная, что невольно кажется, будто именно этот низринувшийся с пятидесятиметровой кручи поток переместился в крошечный аквариум, стоящий на тумбочке под ночником.

Собственно, это был даже не аквариум в полном смысле слова. Вчера, возвращаясь с утренней прогулки (правда, гулять в этом мегаполисе удовольствие сомнительное, но учитель настоятельно советовал ему не пренебрегать моционом: «Тебе совсем не обязательно торчать целыми днями в зале и слушать пиликанье всех этих…