Утро новой эры - [70]

— Потом наденешь. Свои тряпки кинешь в ящик, и ботинки тоже. Мойся тщательнее, башку обязательно. Да что я тебя учу, ты же не бомж.

Выходя из караульного помещения, Данилов увидел, что патрульные тоже подверглись проверке дозиметром. Охранник хмыкал и делал какие-то пометки в обычной тетради. Но те, похоже, проверку прошли благополучно.

За дверью оказалось неказистое подобие душевой на три персоны. Деревянная лавка, гвозди в стене вместо вешалки. В углу — железный ящик с крышкой. Данилов разделся и покидал туда штормовку, свитер с высоким воротом, штаны, ботинки, чувствуя, словно расстается с частью себя.

Зябко переступая по холодному кафелю, он открыл единственный кран, с тревогой глядя на шланг. Саша был готов к ледяному душу и сделал глубокий вдох. Как выяснилось, напрасно: вода была теплой, градусов тридцать. Еще один штрих к местной жизни: здесь была котельная.

В пакете оказался спортивный костюм с лампасами и поношенные кеды.

Когда он вышел из душевой, охранник повторил свой тест, и на этот раз результат его удовлетворил.

— Не фонтан, конечно, но пойдет. А какой там у тебя внутри фарш, это пусть Маша выясняет, — он обернулся к чернявому патрульному: — Ладно, топайте.

Из здания КПП они вышли в город. По ту сторону стены была обычная улица частного сектора. Даже весенняя грязь не портила вида. Остатки снега и наледи были убраны, ручьи бежали по специально выкопанным канавам, тротуары были чистыми.

Первый же дом, аккуратный, крытый черепицей, имел стекла и даже шторы на окнах. Впечатление портили только железный забор и решетки.

В рюкзаке у него был аккуратно свернутый пиджак и брюки, но когда Александр попросил разрешения одеться поприличнее, ему отказали: у тех, кто его ожидал, не было лишнего времени.

В прихожей дома, который раньше был то ли клубом, то ли детским садиком, висело зеркало, и, проходя мимо, Данилов увидел свое отражение. Получив вместо своей штормовки поношенный спортивный костюм на пару размеров больше, он теперь снова напоминал «ботаника». Потрепанного жизнью интеллигента, собирающего бутылки по помойкам. Единственное, что не вязалось с таким образом — глаза. Они смотрели спокойно и уверенно.

«Надолго ли хватит гордости, если начнут ломать пальцы или окунать с головой в воду?» — подумал он.

В комнате, где до сих пор висели на стенах грамоты «Отличник образования», его ждали за большим столом двое мужчин — тоже в стерильных масках. Один — высокий, блондинистый, лет тридцати, второй — чуть одутловатый коренастый мужик, средних лет, с намечавшейся лысиной. Первый был в хорошей кожаной куртке и цивильных брюках, второй в сером городском камуфляже с такой же красной повязкой на рукаве, как у дежурного с пропускного пункта.

Первым заговорил «камуфляжный», цедя слова сквозь зубы:

— Рассказывай. Что, как и где.

Тон заставил Сашу заподозрить в нем работника органов. Наверное, бывший следователь… думает, что у допрашиваемого сразу начнет заплетаться язык. Но Данилов был готов; он еще по дороге сюда догадался, как его примут. Наивно было надеяться на хлеб-соль.

Можно было бы изобразить дурачка, но так легко перегнуть палку. Вместо этого Александр решил сразу предупредить лишние вопросы.

— Товарищи, я не шпион, могу доказать.

— Ты гляди, умный, — осклабился тот, кого Саша посчитал кадровым милиционером. — И как?

— Надо быть долбанным придурком, чтоб приплыть на лодке. Я чуть не утонул. Если б я хотел внедриться, пришел бы по главной дороге, и с другой историей. Еще я бы просился внутрь, а так ваши орлы меня приволокли силком.

— Брешешь, — фыркнул мент. — Может, тебе руку сломать?

— Да пусть расскажет, — возразил блондин. — Например, как нас нашел, если жил в своем Кузбассе.

Хороший полицейский, плохой полицейский. Все лучше, чем плохой и очень плохой. Может, соврать, что не знал ни про какой Подгорный и сошел на берег набрать воды в ручье? Нет, лучше следовать истине даже в мелочах, так будет меньше шансов запутаться.

— Я поймал передачу, — ответил Саша.

— Какую еще, блин, передачу? — уставился на него опер.

— По радио, с неделю назад. Теперь не пойму, зачем было кричать о себе, если никого не ждете.

— А мы и не кричали, — светловолосый, похоже, понял, о чем речь. — Передача была всего одна. Можешь считать, что в рубашке родился.

— Погоди, Володь, не обнадеживай его раньше времени, — ухмыльнулся опер. — Все зависит от того, что мы решим. Может, еще пожалеет, что услышал. Ладно, давай поколем его маленько.

И они начали задавать вопросы, а Александр отвечал — где-то сразу, где-то несколько секунд подумав. Он и не думал запираться. Вначале слова давались ему нелегко: он отвык от общения с людьми, так как в эти месяцы чаще разговаривал с самим собой. Голос у него был то слишком тихий, то слишком громкий; сбивался то темп, то интонация. Но по ходу беседы Данилов настраивал его, как давно не используемый инструмент, и наконец заговорил хорошо поставленным голосом того, чьей профессией было именно говорить.

Он очень надеялся, что убедит их.

А им было наплевать на его прежнюю жизнь и на то, что было с ним в первые месяцы после катастрофы; об этом спрашивали только для проформы. Их интересовали две вещи — что привело его в город и есть ли у него друзья снаружи. Они очень хотели поймать его на нестыковках, особенно тот, залысины которого казались Данилову вмятинами от фуражки.