Утро - [5]

Лишь отдельные участники собрания пытались что-то возражать, бросали реплики с мест. В их выкриках звучал страх перед силами реакции. Но оратор, даже не отвечал малодушным. Он хорошо раскусил эту разновидность политических деятелей, которые в годы подъема революции охотно пели революционные гимны, а теперь, когда наступили тяжелые времена, готовы поскорее улепетнуть из стана борцов, спрятаться в обывательском болоте. Рабочие шикали на них, заставляли уняться.

Азизбеков, много раз слышавший Кобу, вновь испытал всю могучую силу воздействия его речи. Он понимал, откуда берется эта сила. Всем своим существом Коба верил в то, о чем говорил. Всегда и во всем он основывался на законах науки о развитии общества, покорял железной логикой. Говорил он просто, не торопясь, не гонясь за внешним блеском, не украшая свою речь ораторскими эффектами. Но ему удавалось вдохновлять силой своего внутреннего убеждения. И люди, слушавшие его, становились крепче, мужественнее, сильнее.

Коба напомнил шибаевцам о славной роли бакинского пролетариата в революционном движении всей России.

- Красное знамя пролетариата не будет больше склоняться перед краснобаями либерализма! - вдохновенна говорил он. - Наша партия с еще большим упорством будет проводить классовую политику социалистического пролетариата!

Азизбеков с волнением выслушал заключительные слова докладчика:

-Мы превратим Баку в одну из неприступных цитаделей революции!

Только один голос был подан против предложенной большевиками резолюции, и тот принадлежал меньшевистскому лидеру на заводе - Глазырину. Рабочие завода Шибаева проголосовали за большевиков.

Азизбеков уходил с собрания окрыленный. Ему очень, хотелось немедленно подойти к Кобе, крепко пожать руку, но было немыслимо пробиться к нему сквозь густую толпу. Рабочие взяли Кобу в тесное кольцо и проводили далеко за ворота завода.

Азизбеков встретился со Сталиным только через несколько дней. Оба были чрезвычайно обрадованы встречей. Их руки, сплетенные в крепком пожатии, долга не разжимались. И Азизбеков сказал, скрывая волнение улыбкой:

- Ну вот, словно перекинулся мост от сердца к сердцу...

Коба расспрашивал, удалось ли Азизбекову полностью закончить курс, сдать все экзамены. Завязалась оживленная беседа.

Они много говорили о необходимости единства и сплоченности рабочих всех национальностей, ликвидации национальной обособленности между рабочими.

Мешади вспомнил работу группы "Гуммет".

- Организация сделала и делает немало. Но ух как старались помешать нам изменники-националисты, сеявшие раздор в наших рядах! Они старались обособить нас, оторвать от общего рабочего движения. И все же рабочие оставались верны принципам братского единения.

- Правильно, - заметил Коба. - Мы должны и дальше усиливать работу среди мусульманских рабочих. Надо поднять всех отсталых рабочих до уровня сознательных пролетариев. И как можно скорее.

Насколько была ясна цель, настолько же были трудны и не исхожены пути, ведущие к ней. Азизбеков сосредоточенно думал. Цель, которая стала теперь особенно ясной, отныне становилась целью жизни Мешадибека Азизбекова.

Но с чего и как он должен начать?

"Смогу ли я?.. - думал Азизбеков. И в памяти его вставали книги, прочитанные в Петербурге, в студенческом, революционном кружке, оживлялись мысли, почерпнутые из этих книг. - Учиться, копить знания, разумеется, не трудно. Когда ты выходишь с товарищами на демонстрацию, ты отвечаешь только за себя и за свои действия. Но теперь? Теперь я должен по партийному вести за собой других - мусульманских рабочих, вдвойне обманутых, темных, забитых, одурманенных религиозными и националистическими предрассудками. Мы должны указывать им путь к правде. Кобе поразительно быстро удается привлекать людей на сторону большевиков. А я?

Смогу ли и я научиться этому? Хватит ли у меня сил, упорства? Не обману ли я доверия партии?.."

Под свежим впечатлением встречи со Сталиным Азизбеков направился домой. Нагретый за день булыжник мостовой и камни стен дышали зноем. Легкие порывы ночного ветерка мягко касались лица, но почти не приносили прохлады. Азизбеков шагал по шумным улицам, не замечая толпы и думая о своем. Завтра же он начнет.

Ему не терпелось приступить к живому делу. Отсталых, среди азербайджанских рабочих, было еще слишком много. А надо найти, вырастить сознательных пролетариев - революционеров, беззаветных борцов за народное дело...

Дома Азизбеков наскоро проглотил поданный матерью ужин и прошел в свою комнату. Жена с детьми уехала на дачу. Мешади остался в городе один с матерью. Он решил сейчас же приступить к работе и, усевшись за стол, долго копался в книгах, делал выписки, просматривал студенческие тетради и блокноты и, уткнувшись в какую-нибудь страницу, задумывался над прочитанными строками.

Старушка Селимназ несколько раз на цыпочках подходила к двери, но, не желая мешать сыну, снова уходила бесшумными шагами. Прошло часа два. Мешадибек устал. Он поднялся из-за стола, прошелся по комнате, потом лег на диван и устремил глаза в потолок.

В соседней комнате все еще тихонько копошилась мать. Ждет, должно быть, когда Мешади окликнет ее, заговорит. Вся ее радость в жизни - он, сын... "Но я не принадлежу только тебе, мать", - подумал Мешади и окликнул: