Утренняя звезда - [91]
— Двести розог! — в ужасе воскликнул Егор. — Да это смертоубийство!
— Молодой вытерпит! — глубокомысленно заметил фельдфебель. — А этот в летах. Давно на каторге, в каких только острогах не побывал… Два раза бегал, опять захотел. Сам и виноват. Поглядишь его, что ли?
— Пойдем!
Они вошли в больничку, отделенную от гауптвахты сенями. Маленькая горенка в два окошка с толстыми решетками. Тяжелый кислый дух. Холодно.
Егор подошел к арестанту. Больной лежал на тюфяке, набитом сеном; вместо одеяла арестантская дерюга. Глаза его закрыты, губы запеклись… Егор отвернул покрывало, осторожно приподнял рубашку. Вся спина была сплошной раной.
— Когда была экзекуция? — спросил Егор фельдфебеля.
— Третьего дня.
— Зачем же сразу не позвали? Ведь перевязать надобно. Гляди, что с человеком сделали.
— Вчерась не мое было дежурство, — пожал плечами фельдфебель.
— Вели принести теплой воды! — попросил Аникин.
Он раскрыл баул, вынул марлю и пинцет.
Солдат принес ведро с водой. Егор принялся обмывать раны. Больной застонал и проснулся. Аникин поглядел на него: один глаз вытек, ноздри вырваны, на лбу и щеках глубокие шрамы, щеки в оспинах…
— Пить! — прохрипел больной.
Егор зачерпнул железной кружкой воду, поднес к губам. Кривой с трудом сделал глоток и откинулся.
— Лекарь? — спросил он горячим шепотом. — Видал, как отделали?
— Ничего, ничего! — тоже шепотом сказал Егор. — Полечим тебя. Пройдет!
— Ничего? — просипел кривой. — Сволочь ты! Гадина… Тебя бы так! Ступай отсюда!
— Успокойся, дружок! — мягко сказал Егор. — Скоро полегче будет…
Больной опять приподнялся, единственный его глаз горел злобой.
— Уходи! — выкрикнул он и плюнул Егору в лицо.
Егор вытер лицо, позвал фельдфебеля и попросил подержать больного. Затем он осторожно обмыл израненную спину, перевязал марлей, смазанной маслом, влил сквозь стиснутые зубы немного успокоительной настойки.
— Завтра опять приду! — сказал он фельдфебелю. — А ежели худо станет, сегодня же пришлите за мной! Вот лекарство, к вечеру дай испить и поутру опять… Да прошу: будь с ним подобрее. Собаку и ту жаль, а ведь это человек. Разве с тобой не может такое случиться?
— Случалось! — ответил фельдфебель. — Всего попробовал: и каши березовой, и плетей, и палок. Уж так оно заведено! Начальство нас порет, мы — солдатиков, солдаты — арестантов! Для порядка, значит. Да уж ладно, не сумлевайся: не обижу хворого. Только все равно, не жилец он…
Егор собрал инструменты и вышел во двор. Навстречу бежал солдат.
— Господин лекарь! — крикнул он. — Тебя к коменданту требуют.
Комендантом здесь состоял старый знакомый Аникина — Павел Федорович Фильцов.
После усмирения пугачевского восстания Фильцов вышел в унтер-офицеры и был переведен в дворцовую охрану. Он и там проявил себя образцовым служакой; к тому же, императрица любила видеть в караулах таких пригожих, статных молодцов. Прослужив здесь двенадцать лет, Павел Фильцов был произведен в прапорщики. Для солдата из простых мужиков это было редким счастьем. Спустя два года Фильцов получил теплое, выгодное местечко: его назначили комендантом дальнего сибирского острога, поручив ему также надзор над ссыльными поселенцами соседнего округа.
Едва ли Егор сам бы узнал Фильцова: в последний раз он видел его восемнадцать лет назад — в день казни Емельяна Пугачева. Напомнила ему Дуняша. Ей еще прежде приходилось по делам встречаться с комендантом: каторжные работали на государственном руднике, который она сняла в аренду. Фильцов был туповат, но хитер и деловит: он сразу смекнул, что не следует заговаривать о прошлом с этой богатой и влиятельной московской купчихой. Полежаева тоже не подавала виду, что узнала бывшего своего жениха. Она держалась холодно, высокомерно, а если нужна была от коменданта какая-нибудь услуга, щедро расплачивалась.
— Когда была экзекуция? — спросил Егор фельдфебеля.
Приехав на рудник вскоре после прибытия Егора, Полежаева пригласила к себе Фильцова.
— Под надзором вашим, господин камендант, будет находиться новый поселенец, — сказала она. — Его зовут Егор Аникин. Возможно, вы помните его: когда-то, еще малышом, он жил в усадьбе у Сумарокова. Вы тогда как раз уходили на военную службу…
Это было первое, косвенное напоминание о прошлом.
Капитан приосанился. Он несколько обрюзг и располнел, но все еще был красив и статен.
— Как же-с! — ответил он с игривой улыбкой. — Коли уж угодно вам напомнить, то позволю себе заметить, что и других обстоятельств также не позабыл…
— А это уж лишнее! — холодно сказала Полежаева.
— Как угодно-с! — поклонился капитан, и лицо его приняло обычное официальное выражение.
Полежаева открыла ящик стола, вынула четыре ассигнации по двадцать пять рублей, вложила их в конверт и протянула коменданту. Тот небрежно сунул конверт за пазуху мундира.
— Не извольте тревожиться, сударыня! — сказал Фильцов. — Господину Аникину никаких стеснений чиниться не будет. Ежели, конечно, с их стороны не случится нарушений установленных правил.
— Благодарю! — Дуняша сухо кивнула головой и снова склонилась к своим бумагам.
— Желаю здравствовать! — Фильцов повернулся на каблуках и пошел к двери.
