Утренняя звезда - [27]

— Прискорбно! — ответил Ерменев. — Но виновны не они. Всему причина то зло, которое довело их до исступления.

— Вы правы! — сказал Каржавин. — Давно я предвидел, что этим кончится. Ужаснейший мор… Трусость и бездействие властей!

Мужики откатили карету.

— Ах, я не о том! — прервал художник. — Под злом я подразумеваю не чуму и не слабость власти, а нечто большее. Три месяца пришлось мне провести в деревне, за Серпуховом, куда моровое поветрие, слава богу, не проникло. А ведь и там зреет возмущение…

Помолчав, Каржавин сказал:

— Невежды российские — вот в чем беда. В европейских странах подобное безобразие невозможно.

— Так ли? — спросил Ерменев.

— Уверяю вас! У нас же все иное. Здесь надобно постепенно, не торопясь, осторожно изменять быт народа и перво-наперво насаждать образование. А уж потом думать о вольности.

— Слыхал я не раз подобные рассуждения! — с горечью сказал Ерменев. — И от господина Сумарокова и от других… Да вы поймите, некогда мужику дожидаться, уж больно ошейник рабий затылок натирает…

— Сказать по правде, — продолжал Каржавин, — я не слишком много задумывался над этими вопросами. Меня, видите ли, занимают преимущественно материи научные, а также всякие художества…

— Ах, господин Каржавин! — воскликнул художник. — Ужели вам никогда не приходило в голову, что мыслители и ученые, поэты да артисты могут творить только благодаря тому, что мужик в поте лица добывает хлеб насущный? И мы с вами, сударь, в его глазах почти то же, что помещик, подьячий, офицер… Какой ему прок от наших академий, дворцов, картин, статуй, театров. Только лишние подати да поборы!

— Может быть, может быть… — уклончиво сказал Каржавин.

Видимо, он устал, и продолжать спор ему не хотелось. Вскоре пленники задремали.

Васька Аникин долго искал отца то в Зарядье, то на Красной площади и в Кремле… Наконец он набрел на него. Васька был голоден, утомлен, стучал зубами от пронизывающей ночной сырости. Угостив сына яствами, добытыми из монастырских кладовых, Степан уложил его на мягкой подстилке у костра, заботливо прикрыв зипуном.

Толпа ревела, шум стихал. Захмелевшие бунтовщики спали на папертях церквей, на крылечках, просто на голой земле. Главари, однако, бодрствовали. Нужно было вовремя сменить дозоры у ворот, обсудить план действий.

Ночь шла к концу. Холодный порывистый ветер взметал ворохи щебня, золы и пепла. На краю неба изредка мелькали розовые полосы восхода и тотчас же исчезали под наплывавшими свинцовыми тучами.

Кто-то из караульных доложил, что монахи просят дозволить им вернуться в кельи.

Василий Андреев отправился в церковь.

— Говорите! — приказал он. — Куда Амвросий сбежал? Будете упорствовать, запрем вас без еды и питья!

Монахи зашептались, боязливо озираясь на Епифания.

Андреев, заметив это, объявил:

— Буду спрашивать поодиночке каждого. Кто скажет правду, тот в обитель вернется. А с упрямцами иначе поступим.

Он вышел из церкви и, усевшись на ступеньках, велел приводить монахов.

— Где архиерей? — спросил он долговязого, тощего инока с реденькой белокурой бородкой.

— Не выдашь Епифанию? — шепотом спросил монах.

— Не выдам, говори!

— В Донской монастырь поехал.

— Не врешь ли?

Монах трижды перекрестился.

— Ладно, ступай в келью! — распорядился Андреев.

Привели следующего.

— Где Амвросий? — последовал вопрос.

— А вдруг Епифанию расскажешь? — откликнулся монах.

— Нужен мне твой Епифаний!.. Не опасайся!

— В Донском Амвросий!..

Длинной чередой подходили монахи и, отвечая все то же, расходились по кельям. Наконец появился архимандрит.

— Ну, отец, где Амвросий?

Епифаний молчал.

— Долго ли дожидаться? — с усмешкой спросил Василий.

— Как говорил прежде, что убежище владыки мне неведомо, так и ныне повторяю, — твердо сказал архимандрит. — А казнить прикажешь — твоя сила!..

— Смел ты! — сказал Василий. — Нет, казнить тебя не станем. Известно и так, что Амвросий в Донском монастыре схоронился. Монахи твои рассказали. Понадобится, они и тебя выдадут самому черту. Возвращайся в обитель, да не взыщи, ежели не досчитаешься одежонки да съестного. Чернецам блага эти ни к чему, вы постом да молитвой живы, а мирянам как раз пригодятся… Ступай!

Василий вернулся к товарищам.

— Амвросий в Донском монастыре, — сообщил он. — Уж это точно!

— Чего ж мешкать? — сказал Дмитриев. — Кликнем народ, и айда в Донской!

— Правильно! — согласился Андреев. — Только идти не всем. Сотен трех хватит, остальные пускай в Кремле стерегут. И нам тоже разделиться надобно: я с Ивашкой Дмитриевым да Алексеем пойдем в Донской, а здесь за главных оставим Степана Аникина с Федором…

Каржавин открыл окошко кареты. В сером сумраке раннего утра виднелась опустевшая Ивановская площадь. Подле кареты стоял мальчуган лет двенадцати.

— Ты кто? — осведомился Каржавин.

Мальчик молчал. Каржавин приоткрыл дверцу.

— Нельзя! — крикнул мальчуган и захлопнул дверь.

— Ага! Караулишь? — догадался Каржавин.

Парнишка не ответил.

— А ежели мы тебя не послушаемся да выйдем?

Мальчик вынул из-за пазухи большой нож, какие обычно носят мясники.

— Видал? — пригрозил он.

— Подумаешь, нож! — продолжал поддразнивать пленник. — Нас двое взрослых, а ты один, от горшка три вершка!..