Утренние поезда - [118]

Входит  С т р е п е т о в а.

С т р е п е т о в а. Пьеса Островского «Без вины виноватые» имела громадный успех. Вызовам не было конца, требовали автора, но пришлось объявить, что его нет в театре. Я очень, очень жалела о его отсутствии, так как его доброе слово было бы мне дороже всех похвал и вызовов.

Осень 1884 года. У Островского.

О с т р о в с к и й  и  С т р е п е т о в а.

С т р е п е т о в а. Александр Николаевич, дорогой, что это с вами приключилось?

О с т р о в с к и й. Да вот приехал не очень здоровый, а погода ваша петербургская совсем меня доконала. Замучил кашель, да и голова будто не своя… Вот зальцбургскую воду с молоком попиваю. Маленько смягчает.

С т р е п е т о в а. Уж вы берегите себя, Александр Николаевич! Ваше здоровье всем нам очень дорого… Нельзя вам болеть!

О с т р о в с к и й. Да что поделаешь, года, Пелагея Антипьевна…

С т р е п е т о в а. Какие ваши года, добрейший Александр Николаевич! Вот не бережете вы себя, это правда… А от кашля есть средство, мне одна надежная женщина посоветовала. Да не знаю, как вам и сказать…

О с т р о в с к и й. А вы скажите, скажите! Авось поможет! Уж не таите.

С т р е п е т о в а. Да ведь смеяться будете…

О с т р о в с к и й. Смеяться? Не буду смеяться, не буду. Что ж за средство такое?

С т р е п е т о в а. А такое, что надо взять три головки чесноку по девять долек каждая, нанизать на суровую нитку и носить на шее девять дней. А на исходе девятого дня, перед самым закатом, выбросить это где-нибудь на перекрестке.

О с т р о в с к и й. Обязательно на перекрестке?

С т р е п е т о в а. Да уж так положено.

О с т р о в с к и й. И непременно перед закатом? Ну, ну… Да ведь за девять-то дней насквозь чесноком пропахнешь? И в людях появиться неудобно. Нет, нет, Пелагея Антипьевна, может, средство и хорошее, да только лучше обычными средствами полечусь, привычными. А то как-то неловко с чесноком. Совсем невозможно!

С т р е п е т о в а (смеется). Не верите, Александр Николаевич. А я пробовала — помогает, право слово!

О с т р о в с к и й. Да нет, Пелагея Антипьевна, мне, видно, и чеснок не поможет, хоть и на суровой нитке. Уж очень нездоровье крепко во мне засело. Да что о болезнях говорить. Вы лучше о себе расскажите. Что у вас-то слышно?

С т р е п е т о в а. Да что там… Плохи мои дела. Совсем плохи. Гонят меня, как только у нас на Руси собственного брата гнать умеют. Я им не в убыток, по двести тысяч даю, а находятся люди, которые возмущаются моим контрактом, будто я своих денег не стою. Достали разрешение не выпускать меня больше одного раза в неделю.

О с т р о в с к и й. Нет, дорогая, этого мы им не позволим. Этого они не сделают!

С т р е п е т о в а. Кто же им помешает? Я тут одна, поддержки ни в ком нет. Каждый готов выказать свое лакейство перед начальством, перед директором и его родственницей, Марией Гавриловной. Не поймешь, кто в театре хозяин — Всеволожский или Савина. Да кто бы ни был, все они меня ненавидят, готовы со света сжить.

О с т р о в с к и й. Что и говорить, положение ваше невеселое… Да только не вас одних гонят, милейшая Пелагея Антипьевна. Уж на что мои «Виноватые» с успехом идут, а вот, поди ж ты, снимать собираются. Пока только слухи, но по всему видно, что дым не без огня. Играют редко. Публика требует, а не играют, и все тут.

С т р е п е т о в а. Господи! Неужели снимут?!

О с т р о в с к и й. И снимут. Очень даже просто снимут. Мне тут передавали, актер один будто сказал: и правильно, что Островского мало играют, выросли мы из него! Вот так: выросли! И в газетах небось читали: надоел Островский! Публика не желает его смотреть. А какая публика? Та, что партер заполняет? Так ей о жизни не интересно, ей глупости крыловские подавай, пьески переводные, где, кроме пустяков да сальностей, и нет вовсе ничего!

С т р е п е т о в а. Что же делать? Что делать, Александр Николаевич?

О с т р о в с к и й. А не сдаваться, Пелагея Антипьевна! Не сдаваться! Скажу по секрету: в Малый театр меня вроде бы назначают. Потерпите, родная! Как только назначение состоится, укоренюсь маленько и заберу вас в Москву. А там вас никакая Савина не достанет!

С т р е п е т о в а. Неужели такое случится? Да я за вас днем и ночью молиться стану! Только не верится… Изверилась я…

О с т р о в с к и й. А вы верьте. Дайте время. У нас ведь такие дела не сразу делаются, пока согласуют, через разные инстанции пройдет. Может, год протянется…

С т р е п е т о в а. Что ж. Столько терпела. Еще потерплю.

О с т р о в с к и й. А пьеса к вашему бенефису подвигается. Первый акт готов. Второй начал. «Не от мира сего» называется. И роль для вас. Уж будьте уверены — успех обеспечен. Прямая ваша роль, стрепетовская. Я-то знаю, какая вам роль нужна.

С т р е п е т о в а. Не знаю, как вас и благодарить! Единственный вы у меня защитник!

О с т р о в с к и й. Ну, ну… что уж там. А будут вас обижать, ко мне обращайтесь. Я уж найду возможность помочь вам. Вы, в случае чего, прямо мне пишите, не стесняйтесь.

С т р е п е т о в а. Спасибо вам, добрейший мой Александр Николаевич!

О с т р о в с к и й. Да что вы, Пелагея Антипьевна. Как же иначе? Иначе никак нельзя… Надо помогать тем, кто настоящему искусству служит, а не фиглярничает на сцене… Вот и Модест Иванович заходил. Берут его на казенную сцену. Да только вид у него не радостный. Боюсь, не уживется он с господами Всеволожскими да Потехиными. Человек прямой, искренний. Трудно ему будет… Вы извините… что я о нем заговорил.