Утренние колокола - [7]

•

Прежде, до училища, Фридрих играл лишь в своем доме да в своем саду, на улицу же один без взрослых не ходил.

Теперь жизнь стала свободнее. Его стали отпускать к школьным друзьям: и к братьям Греберам, и к Бланку.

Однажды Фридрих и Греберы шли по незнакомой улице. Они забрели сюда специально. Это было интересно – посмотреть, что там, на боковых узких улочках. Они чувствовали себя разведчиками на вражеской территории.

Неожиданно их окружила группа мальчишек, прижала к забору.

– Кто разрешил вам ходить сюда? – спросил самый щуплый с тонкой кривоватой улыбкой. Спросил и взглянул на рослого.

– Да, вот именно, кто? – повторил рослый.

– Не знаем… Мы сами… – неуверенно вступил в переговоры Вильгельм Гребер.

Уличные мальчишки стояли плотно, смотрели в упор.

– За проход по нашей улице положено платить налог, – проговорил наконец щуплый. – Выворачивайте карманы. Что вам дали отцы на расходы, сейчас поглядим.

– Я папе скажу, – попробовал пригрозить младший Гребер.

– Правильно, – согласился рослый, – советую сказать прямо сейчас. Он услышит – у него такие же длинные уши, как у тебя.

– Денег у нас нет, – проговорил, краснея и чуть заикаясь, Фридрих.

– Ай-яй, такие приличные люди и ходят без денег. Тогда мы вас будем бить. – Щуплый оглядел троих друзей. – Сначала мы будем бить тебя. – Он показал на Гребера-старшего.

– Его нельзя, ему сегодня вечером в церковном хоре петь.

– Да-да, ему нельзя драться, – подтвердил Фриц. – И мне – нельзя. Я тоже пою.

– Что же, остались вы один. Вызываю вас на честный бой, – сказал рослый и толкнул Фридриха.

Фридрих едва удержался на ногах, но оправился и шагнул вперед. Он готов был драться до конца. За себя и за братьев.

Но тут на улице появился взрослый. Он оглядел всю компанию и усмехнулся:

– А все дети приличных родителей. Вот ты, Петер, я твоего отца знаю, он приказчик в колбасной лавке. И тебя, Артур, знаю тоже. Посмотрели бы ваши отцы, что сказали бы! Пропустите ребятишек!

Братья Греберы и Фридрих прошли сквозь расступившуюся группу врагов. Все молчали, лишь рослый едва заметно подтолкнул Фридриха и проговорил тихо:

– С тобой мы еще увидимся.

– Я готов, – сказал Фридрих.

Все же долгое время они не ходили по этой улице. А когда в последнем классе училища Фридрих решился пройти там один, он шел напряженно, словно за каждым домом его подстерегал враг.

Братья Греберы рассказали об уличной истории, кое-что преувеличив, и о Фридрихе стали говорить, как о бесстрашном неукротимом Зигфриде.

А через несколько дней отец усадил Фридриха в кресло и стал допрашивать:

– Там на улице был какой-то Артур, так сказала фрау Гребер. Скажи мне, пожалуйста, он не называл своей фамилии?

– Не помню, – ответил Фридрих. Ему разговоры об этой истории уже надоели.

– Нет, ты все-таки вспомни, его фамилия не Зильбер? Это мне важно знать. Как он выглядел?

– Как все. – Фридрих даже толком не знал, кого из них тогда взрослый назвал этим именем.

– Но ты не ударил его, не обидел? Честно сознайся.

– Нет…

– Зильбер – человек, к которому я хотел бы присоединиться как компаньон. У него есть сын, Артур. Если ты подрался с ним, это подействует на мои дела. А ты сам понимаешь, дело всего важнее.

Через четыре года друзьями Фридриха остались те же братья Греберы и Вильгельм Бланк.

Вместе они бродили вдоль Вуппера. По берегам реки расстилались зеленые лужайки белилен да стекали бурые ручьи от красилен. Чистая речная вода становилась красной, кровавой. Иногда они доходили даже до католической церкви, которая стояла отдельно от города, словно выселенная, изгнанная с городских улиц жителями, исповедующими свой суровый пиетизм.

Как шутил Фридрих, ее когда-то по очень хорошему проекту построил очень плохой архитектор.

Они любили бродить по улицам и выдумывать шутки, которыми можно было бы пронять этого зануду учителя Рипе.

Сейчас Рипе старательно обучал их науке писания писем.

– Каждое письмо в зависимости от адресата уже в первых фразах должно нести оттенок возвышенного почитания или уважительного пренебрежения, – внушал Рипе своим ученикам.

Он упрямо заставлял заучивать эти обращения наизусть, эти «высокочтимые судари», эти «искренние приветы» и «особые уважения». Он составил своего рода табель о рангах и требовал, чтобы ученики точно обращались к каждому лицу, в зависимости от его положения в обществе.

– Да за свою жизнь он ни одной книги не прочитал, кроме письмовника! – утверждал Бланк. – Спросим его на следующем уроке о Гете, и он скажет, что не знает такого писателя.

Фридриху не верилось, чтоб учитель словесности и не знал великого писателя всей Германии! Пусть они тоже читали пока из Гете не так-то уж и много, тем более что пастор Круммахер несколько раз в проповедях ругал его. Но одно дело пастор, другое – учитель словесности.

Года два назад, когда дедушка Ван Хаар чувствовал себя лучше, по вечерам он любил читать что-нибудь из Гете.

– Не веришь? Пожалуйста, я докажу вам это, – проговорил Бланк.

На следующий день во время урока он неожиданно поднял руку.

– Господин учитель, кто такой Гете? – Бланк старался изо всех сил показать невинность своего вопроса.

– Гете? – удивился преподаватель. – Почему ты спрашиваешь о нем?