Утраченный свет - [56]

Веселый толстяк директор лично явился проводить его. С результатами видеомониторинга он уже наверняка ознакомился. Теперь в его улыбке можно было прочесть превосходство, словно в рукаве был припрятан старший козырь. «Дыра – это вещь в себе. Не суйся сюда больше, чистоплюй!» – сообщала улыбка директора, приклеенная к лоснящейся физиономии.

– Не договорились? – спросил он с фальшивым участием.

– Нет.

– Он безнадежен. Я предупреждал. Его не казнили только потому, что надеялись проследить связи.

(Насчет «связей» директор, конечно, пошутил. Люди из охранки сумели бы разговорить даже немого.)

– Допросы с пристрастием? Вы не перестарались?

Толстяк сделал большие глаза. В качестве ответов на бестактные вопросы вполне годились приемы, заимствованные из фарса.

– Перестарались, – констатировал Хасан не без удовольствия. – Он почти труп. Отправьте его в крематорий.

Директор бросил взгляд в небо, словно надеялся прочесть там конкретное предписание для каждого из своих подопечных. Или подтверждение полученного устного приказа. В потоках воздуха от винтов вертолета его вьющиеся волосы встали дыбом, образуя вокруг головы подобие трепещущего нимба.

– Можно один вопрос, господин инспектор?

– Даже два.

– Зачем вы его били?

– Он вывел меня из себя.

– Нервишки шалят?

– Немного… Ему это уже не повредит.

– Кто знает! У него что-то с мозгом. Резкое снижение активности коры… Как вы понимаете, я буду вынужден…

– Господин директор! Я нахожу итоги проверки исчерпывающими. Завтра же предоставлю шефу рапорт. Без замечаний. Вы прекрасно поработали. Поздравляю. Главное – соответствие духу, а не букве, не так ли?

Примитивный ход, но конечный результат не важен. Толстяк слишком опытен и осторожен. Хасан знал, что тот будет выжидать. Неделю, две, три – сколько потребуется, чтобы обезопасить себя. Надо успеть… Только время имело значение. Он прочувствовал это за последние месяцы, когда заживо гнил в камере. Но теперь, кроме времени, появилась еще одна значимая вещь – Терминал.

Кое-что осталось за гранью восприятия. Например, Хасан не осознавал того, что стал фетишистом. И даже хуже – он стал «ведомым» человеком.

На прощание директор еще раз угостил его сигарой.

Глава пятнадцатая

Сам сатана принимает вид Ангела света.

2-е Коринфянам 11:14

Школьник проснулся в холодном поту. Это случилось с ним впервые и означало, что он больше не может контролировать свои сновидения. Из дудочника он превратился в крысу.

Ему приснилось мифическое существо – мать, которой у него никогда не было, – в виде Железной Девы, но с подвижным мясистым лицом. Впрочем, «мясо» оказалось всего лишь пористой резиной на металлическом каркасе.

Во сне Школьник возвратился туда, где ему не довелось побывать, – в материнское лоно. Дева притягивала его к себе; жабье «лицо» улыбалось; между толстыми жирными губами блестело жало языка-шприца…

Мегрец вполне годился для уготованной ему роли. В его случае не могло быть речи даже о непорочном зачатии. Теперь, похоже, что-то сместилось в уникальном мозге. Он начал фантазировать на запретные темы.

Все начинается с извращенной игры, разрушающей табу, – будь это невинный флирт со змеем под райской яблоней или попытка заставить кого-либо плясать под свою дудку. Трезвая часть рассудка подсказывала Мегрецу, что он станет жертвой Эдипова комплекса. Влечение к несуществующей матери, которая представлялась ему орудием средневековой казни (однако далеко не самой мучительной), свидетельствовало о его невольной обреченности. В единый размытый образ «отца» слились мужчины из «Револьвера и Розы», давшие обет целомудрия.

Это была безнадежная ситуация. Клон знал, что очень скоро и помимо его желания она будет спроецирована вовне. И он не сумеет помешать внесенному искажению…

Все произошло даже раньше, чем он предполагал.

В конце того сновидения он оказался в «объятиях» Железной Девы. Обе половинки ее полого тела соединялись ужасающе медленно, вталкивая его в душный мрак, пропахший машинным маслом. Скрип мощных пружин был тут единственной музыкой, а навстречу его глазам, кишкам и сердцу устремились отполированные шипы.

Он был слишком мал для Девы, изготовленной в соответствии с размерами взрослого человека. Поэтому его глаза уцелели, а шип, пробивающий сердце, лишь слегка оцарапал левое ухо. Мегрец остался стоять, стиснутый во тьме металлического чрева, обездвиженный параличом, который предшествовал выпадению в реальность…

Ему повезло. В отличие от многих других он был предупрежден о приближении конца.

* * *

Наяву он утрачивал контроль над своей территорией. Проснувшись, Школьник не почувствовал себя отдохнувшим. Он устал. Он смертельно устал жить в тени Ангела, накрывшей этот город и вдобавок – половину северного полушария. Ему надоела его работа – он был вроде надувного плотика в бездонной и безбрежной луже дерьма. В него вцепилось слишком много рук.

Ни о каком «прогрессе» нечего было и мечтать. Все, на что он был способен, – это поддерживать собственное шаткое равновесие и ограниченную плавучесть. Иногда ему приходилось соглашаться на компромиссы, и в подобных ситуациях он больше, чем когда-либо, напоминал человека с пилой и конечностями, пораженными гангреной. И кто посмеет сказать, что у него не было выбора?..