Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи - [70]

Кафе Patisserie Hiebl, Инсбрук, 1938 год

В первый же день Франц Гебль, новый собственник бывшего кафе «У Шиндлеров», проводит общее собрание сотрудников. Он объявляет, что теперь всем предстоит поддерживать национал-социализм. При его поощрении сотрудники записываются в Немецкий народный фронт (Deutsche Arbeitsfront): так как независимые профсоюзы в немецком рейхе запрещены, все работающие состоят теперь в этой организации (по существу, еще одном инструменте нацистского контроля).

4 июня 1938 года Гебль помещает большое рекламное объявление в местной газете Innsbrucker Nachrichten:

ОТКРЫТО КАФЕ PATISSERIE HIEBL!

Сообщаю своим посетителям, что заведение Шиндлеров, расположенное по Мария-Терезиен-штрассе и ранее принадлежавшее евреям, перешло в мои руки. Немецкое население опять имеет возможность посещать уютные помещения кафе, расположенного в самом центре.

Гебль также сообщает своим посетителям, что ежедневно с половины пятого до половины седьмого вечера у него будет играть оркестр, а в пять вечера будут подавать чай. Новый владелец, кажется, намерен продолжать традицию кафе как места, где в Инсбруке можно потанцевать, поэтому оповещает весь город, что «танцевальная музыка будет звучать с 20.30 до двух часов ночи» (см. илл. 21 на вкладке).

Кафе быстро становится магнитом для нацистских офицеров, находящихся в отпуске или на излечении. В нем играют только немецкую музыку: вальсы – днем, тирольские застольные и нацистские песни – по вечерам. Американская музыка, а в особенности джаз, решительно вычеркнута; нацистская идеология объявила ее дегенеративным искусством. Впрочем, многое и сохраняется. Штрудель по-прежнему лучший в городе, а главному пекарю Гуго, Йозефу Мосна, в 1937 году ставшему пайщиком заведения, прекрасно работается и с новым боссом.

Гебль быстро проводит ребрендинг кафе. С фасада он убирает фамилию «Шиндлер» и заменяет ее своей «Фр. Гебль»; правда, шрифт и стиль неоновой подсветки остаются точно такими же. Гебль заменяет чашки с логотипом Шиндлеров на дне своими, новыми. Цветовая схема не меняется: кремовый фон с красными и желтыми полосами и, естественно, орлом; но теперь на груди у птицы изображена буква H, а под ним стоит «Кондитерская-кафе Гебля» (Konditorei Café Hiebl).

Гебль – человек сообразительный и хорошо понимает, что главная ценность кафе заключается в его репутации, создававшейся не один год, в знакомых всем особенностях, в том числе и шрифте, только без «дегенеративной» музыки. «Кафе Гебля» – это своеобразный памятник кафе «У Шиндлеров», пусть даже бывшее еврейское заведение стало теперь местом встречи нацистов.

Гуго Шиндлер, находящийся в тюрьме, совершенно не настроен приветствовать эти не разрешенные им перемены. Геблю хватает бестактности обращаться к «своим гостям», когда он открывает кафе под новым названием, и в Гуго, лишившегося всего, это может вызывать только сильнейшее раздражение. Через месяц происходит фактическая кража виллы Шиндлеров. И то и другое – результат махинаций нацистского гауляйтера, выкупившего недвижимость и бизнес по оскорбительно низкой цене.

Прошло восемьдесят лет, и я снова задумываюсь о смысле старого антисемитского плаката с изображением Мария-Терезиен-штрассе, с которой успешно развивающиеся еврейские компании вытесняют своих менее удачливых немецких конкурентов. Местные уроженцы, такие как гауляйтер Гофер и его протеже Франц Гебль, взяли свое всего лишь через несколько месяцев после аншлюса. Нацисты будут теперь жить в доме детства моего отца; нацисты будут собираться в кафе, которое открывали и содержали мои родной и двоюродный деды.

И теперь, когда я беру чашки Гебля с полки в своем кабинете, то все время думаю, кто были люди, пившие из них, и что они делали во времена Третьего рейха.

13 Еврей-нацист

Инсбрук, лето 2019 года

Передо мной фотография двоюродного брата Гуго, Эгона Дубски, единственного сына брата Софии, Леопольда. Я обнаружила его в истории евреев Тироля, и относится он ко временам Первой мировой войны. На нем изображен молодой, круглолицый, близорукий, слегка косящий человек. В военной форме Эгону явно неуютно, он стесняется и нервничает; он вовсе не таков, как подтянутый, молодцеватый Гуго, более неловок и скован, чем его двоюродные братья. Я полагаю, что Эгон меньше подготовлен к трудным горным походам, потому что не вижу его ни на одной фотографии, где его отец снят за этим занятием с Гуго и Эрихом: все трое – члены Альпийского клуба.

Именно Леопольд перевез семейство Дубски в Инсбрук из Богемии в 1870-х годах и обучил Шиндлеров всем тонкостям винокурения на своей фабрике по улице Хайлиггайст-штрассе. Его сын, похоже, уродился совершенно другим. Упоминания о нем обрывочны: один историк пишет, что он страдал нервной дрожью и легко поддавался внушению; свидетель по делу о реституции собственности утверждает, что у него «наблюдается некоторая умственная отсталость» (nicht als vollwertig zu nehmen). Мне он почти всегда представляется робким хилым человеком.

Хочется узнать о нем побольше и сравнить судьбу Дубски и их компании в сумрачные тридцатые годы с тем, что происходило в то же время у Шиндлеров. И вот я снова в Инсбрукском земельном архиве. Только теперь мне нужны все материалы о компаниях Дубски.