Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи - [32]

Итальянские новобранцы сражались почти необученными. Нередко им даже не давали команду пригнуться, и они тысячами гибли и здесь, и в других местах. Я живо представляю себе, как артиллерийские снаряды оставляли глубокие воронки в склонах холмов, сейчас заросших крапивой и кустами. Я обхожу их, чтобы случайно чего-нибудь не найти. На здешних плодородных полях фермеры во время пахоты до сих пор обнаруживают человеческие кости.

Оглядываясь, я вижу почти всю долину Изонцо – теперь ее называют долиной Сока – вплоть до гор на другой стороне. От жары в воздухе висит марево. Под нами, внизу, еле виднеется река, и бирюза воды в ее извилистом русле резко контрастирует с серо-белыми скалами и пятнами зелени. Облака скрывают противоположные горы почти до половины и кое-где, под лучами солнца, сползают по склонам.

Новые открытия. Цепляясь руками за жесткий грунт окопов, мы обнаруживаем вырубленное в одной из скал двухъярусное укрытие, соединенное винтовой лестницей. Внутри прохлада, очень приятная после дневного зноя. Можно даже сказать, уютно. Снаружи я слышу раскаты грозы, но непонятно, откуда она идет, потому что звук будто отражается от камней на склоне. Вдруг становится очень легко вообразить, как страшно было слушать грохот артиллерии и ожидать неминуемой смерти от австрийских солдат, вооруженных огнеметами. Укрыться здесь негде. То, что строилось для защиты, становится смертельной ловушкой.

Проходя дорогами солдат Первой мировой, нетрудно на себе прочувствовать весь ужас той жесточайшей горной кампании. Инженеры тогда сконструировали длинные и ненадежные канатные дороги для доставки артиллерии, снарядов и многого другого высоко в горы. В Военном музее Вены есть допотопная черно-белая кинохроника того, как разобранные артиллерийские орудия тащат вверх по крутым заснеженным склонам. На позиции солдаты с великим трудом поднимались по узким каменистым тропам с 35-килограммовыми рюкзаками на плечах. Бесшумно передвигаться было почти невозможно. В лесу выдавал хруст сухих листьев под ногами; на голых склонах подбитые гвоздями ботинки грохотали по камням.

Погода и тогда, и теперь меняется стремительно. Летом подъем в гору был, очевидно, изнурительным: форму шили из толстой шерсти, которая быстро промокала от пота. Летними ночами, бывало, температура уходила в минус, и тогда мокрая форма, наверное, примерзала к коже. Осенью и зимой передвижения были почти невозможны из-за тумана, града и снега.

Но случалось и кое-что похуже. Из-за снежных лавин солдаты сбивались с троп, попадали в расщелины. В своей работе об императорских стрелках (Kaiserschützen) Хайнц фон Лишем приводит страшные цифры: под завалами погибло чуть ли не 60 000 однополчан Гуго. Многие замерзали, погибали от голода, умирали от болезней, вполне излечимых в мирное время (тонзиллита, незалеченного зуба, перелома кости), потому что оказались в тяжелых условиях; с долинами, лежавшими внизу, связи не бывало по целым неделям. Частые туманы и дожди совсем отрезали солдат от внешнего мира и сильно мешали ориентироваться на местности.

Когда представлялась возможность, раненых переправляли вниз по канатной дороге и на носилках, но и под наблюдением медиков смертность была весьма высока. А мертвых часто просто негде было хоронить. Бывало, трупы закладывали камнями и оставляли разлагаться; летом было некуда деваться от мух и невыносимого запаха. Единственное, что было можно, – скатывать трупы по склону вниз.

Пока мы двигались вдоль линии фронта, я живо представляла себе, как Гуго, скорчившись, сидел за одной из этих самодельных каменных стен, укрывался в мелком окопе, выкопанном на почти вертикальном склоне, и с ужасом думал, что их могут смять итальянские войска. Я буквально слышала, как артиллерийские снаряды разрываются на склонах из песчаника и гранита, как дрожат горы, как во все стороны летят шрапнель и смертоносные осколки. Только через несколько месяцев после начала кампании на Южном фронте и у австрийцев, и у итальянцев появились металлические каски.

Артиллерийские дымы – это было еще не так страшно; больше боялись газа. Когда позволяла погода, обе стороны начинали газовые атаки, и люди массово и мучительно гибли от удушья, не успевая даже надеть противогазы. Почти все оставшиеся в живых вернулись домой с навсегда испорченными легкими.

Одной из жертв газа стал линцский двоюродный брат моего дела, Карл Унгар, который мальчиком лечился у доктора Блоха. В 1917 году, сразу же по достижении призывного возраста, он ушел в армию. Через месяц он попал под газовую атаку в Доломитах и был отправлен на лечение в Инсбрук, где его окружила заботами вся семья. Особенно старались две тетки, София и Вильгельмина (жена Леопольда Дубски) вместе с дядей Леопольдом. Мне это точно известно из его дневника[17]:

[В] 1.30 милая тетя София принесла увесистую сумку (большой кусок телятины с двумя ломтями хлеба, два больших куска штруделя, кило яблок, две банки абрикосового варенья и т. д.). Конечно, пришлось тут же при ней есть и подробно рассказывать о себе. Милая тетя пробыла у меня с час. В три часа дня появилась тетя Дубски (Вильгельмина) (с печеньями, сыром, белым хлебом с ветчиной и сигаретами для моих товарищей), и снова пришлось приниматься за еду. Эта тетушка пробыла у меня полтора часа […]. В четыре подали кофе с хлебом. В половине шестого горничная тети Софии принесла три отличные книги, чтобы читать, и ящик яблок (два килограмма), чтобы угощать. (Все радовались), в половине седьмого чай (суп с мясом: очень хороший). Желудок сегодня переполнен. В половине восьмого заглянул дядя Дубски (Леопольд), угостил всех сигаретами, принес большой кусок пирога, а еще орехов, каштанов, яблок. Он не задержался, потому что мы все уже лежали. Заснули в восемь вечера. 20 ноября, в восемь утра подъем и кофе (от переедания понос).