Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи - [106]

По мере ослабления рейха в Австрии множились большие и маленькие группы Сопротивления – и в армии, и в полиции, и среди гражданского населения, – и Фред поставил себе сложную задачу связать их между собой для координации деятельности. По не совсем понятным причинам одна из этих групп взорвала бомбу на Мария-Терезиен-штрассе во время парада в день рождения Гитлера – 20 апреля 1945 года. На фотографиях видно, что она взорвалась как раз напротив кафе «У Гебля» и весь участок Мария-Терезиен-штрассе около него завален обломками; после взрыва развернули красно-бело-красный австрийский флаг и разбросали листовки с призывами к сопротивлению.

Эта бездумная акция обернулась катастрофой для разведчиков. Гестапо арестовало восемьдесят офицеров полиции, и сеть начала разрушаться: новая информация приводила к новым арестам. В одиннадцать вечера арестовали Фреда Майера, а потом и сестру Франца, Еву Вебер; другой сестре, Маргарите Кельдерер, дали двадцать четыре часа, чтобы съездить в Оберперфусс и попрощаться с двумя своими маленькими детьми. Жители, правоверные католики, всю ночь молились в церкви за спасение Фреда и Евы.

В подвалах штаб-квартиры гестапо, располагавшейся в доме № 1 по Герренгассе, Фреда начали допрашивать и пытать, и это оказалось нелегкой задачей. Фреда учили поведению на допросах, и целых четыре часа он упорно твердил, что он француз, электрик. В какой-то момент в подвал привели избитого до синяков и кровоподтеков Роберта Мозера, одного из помощников Фреда, владельца радиомагазина, который, по легенде, «принял» Фреда на работу, и сказали, что Мозер признался, что Фред – американский шпион. Мозер потом умер, не пережив допроса.

Фред хотел как можно сильнее затормозить развитие событий. Он знал, что Маргарита спешит в Оберперфусс, чтобы предупредить остальных, и хотел, чтобы Ганс с Францем успели скрыться. Когда, по его прикидкам, времени прошло достаточно, он признался, что действительно не француз, а американец, но умолчал, что попал в Инсбрук из Швейцарии. Одну пару следователей сменила другая, принявшись за дело со свежими силами. Они подозревали, что он еврей, но его упорство никак не вязалось с их представлениями о еврейской трусости, а так как среди американцев, особенно военных, обрезание было обычным делом, внешний осмотр ничего не доказал.

Пытки становились все изощреннее. Его стегали хлыстом, но офицер, который попробовал его связать, неожиданно оказался связанным сам. Гестаповцы сгибали Фреда пополам, наручниками приковывая руки к коленям; на дуле винтовки, подведенном под колени, подвешивали между двумя столами. От ударов тело раскачивалось, как мешок. В рот и нос лили мыльную воду. Он никого не выдал.

Пока шел допрос, шли и аресты; их было так много, что в штаб-квартире гестапо стало тесно и людей начали отправлять в Райхенау. Офицеры гестапо отправились вслед за Маргаритой в Оберперфусс, но жители деревни хранили молчание, а Ганс и Франц были уже далеко, в безопасном месте.

Стойкость Фреда произвела впечатление на гестаповцев. Со слов другого арестованного, они считали, что взяли американского полковника, и прервали допрос, чтобы сообщить об этом гауляйтеру Гоферу. В «полковнике Майере» они вдруг увидели потенциально полезную фигуру. В конце концов, ведь американцы стремительно наступали. Только самые слепые фанатики нацизма еще верили, что их никто не победит. Перед Гофером встал вопрос: как выторговать самые выгодные условия?

Вольдерс, Инсбрук, 26 апреля 1945 года

Через шесть дней после ареста американского разведчика Фреда Майера, у которого на теле еще не зажили раны от пыток, пригласили на обед к гауляйтеру Гоферу. Встречались они в Лахгофе, загородной резиденции Гофера, неподалеку от городка Вольдерс под Инсбруком; теперь его семье было безопаснее здесь, чем на вилле Шиндлеров.

Разведчик сидел за одним столом с самим гауляйтером, его женой и несколькими чиновниками. Франц Гофер поинтересовался у гостя его мнением о ходе войны. Американец ответил, что война, скорее всего, скоро закончится и поэтому Гоферу желательно было бы сдаться. Гофер старался разобраться в ситуации; он смотрел в будущее – но только в собственное.

За четыре дня до этого, 22 апреля, Гофер побывал в Больцано. Там он говорил доктору Рудольфу Рану, немецкому послу в крошечном государстве Муссолини на севере Италии, что «война проиграна… каждое следующее сражение не что иное, как бессмысленная бойня, и, когда фюрер приедет сюда, в свой последний оплот, альпийскую крепость, я упрячу его в санаторий» [2]. Он не стал скрывать своих планов: Южный Тироль останется в руках Австрии, и этим будет исправлена историческая несправедливость, допущенная по отношению к Австрии после Первой мировой войны, когда он был отдан Италии. А сам он будет назначен губернатором Северного и Южного Тироля.

И вот теперь в драме неожиданно появилось новое действующее лицо: человек, который сидел перед ним. Гауляйтер озадачил своего гостя вопросом: интересно ли было бы союзникам вместе с немцами вступить в борьбу с югославскими партизанами-коммунистами? Замечая, как растет напряжение между западными союзниками и Советским Союзом, он рассчитал, что для осуществления его планов лучше всего будет предложить американцам объединиться.