Утраченная скрипка Страдивари - [18]

Попросив у миссис Темпл прощение за свою нескромность, я выразила сожаление, что ей пришлось коснуться столь неприятной для нее темы, и поблагодарила ее за то, что она сочла возможным рассказать мне эту историю, весьма заинтересовавшую меня.

— Он был красив собою?

— Такой вопрос можно услышать только от девушки, — улыбнулась в ответ миссис Темпл. — Да, Адриана Темпла считали красавцем. Впрочем, это подтверждает портрет, написанный на закате его молодости. Однако, как говорили, его портила смертельная бледность, она появилась после каких-то опытов — в чем они заключались, никто не знал, да и не пристало нам вникать в подобные дела. У него были карие глаза, лицо немного удлиненной овальной формы, которой так гордятся все в роду Темплов. Иногда мы дразним Констанцию, что она вылитый Адриан.

Так оно и было. Я сразу же вспомнила, что лицо у Констанции действительно своеобразной формы. На мой взгляд, его изысканный овал придавал ее красоте очарование безмятежного покоя; вероятно, не только для меня, но и для Джона в этом и заключалась ее неотразимая привлекательность.

— По правде говоря, я не люблю этот портрет, — продолжала миссис Темпл. — Слуги рассказывают о нем странные вещи, да мало ли что они болтают по глупости. Одно время я даже подумывала, не уничтожить ли его, но мой покойный муж, мистер Темпл, не хотел об этом слышать и не позволял убрать его из галереи. Я никогда не простила бы себе, если хоть в чем-то пошла против его воли. К тому же нельзя не признать, что как произведение искусства портрет смотрится прекрасно. Его писал Баттони, и он несомненно удался ему.

Вот и все, что я узнала от миссис Темпл. Ее рассказ глубоко взволновал меня. Не знаю почему, но то, что Адриан Темпл был музыкантом и прекрасно играл на скрипке, показалось мне еще одним фрагментом в головоломке. Вероятно, в моем воображении витал некий смутный образ злого, всеми отвергнутого духа, осужденного на одиночество и через сотню лет восставшего из мрака, когда до него донеслись сладостные звуки итальянской музыки и мелодия «Ареопагиты», столь любимая им в незапамятном прошлом.

Глава IX

С каждым днем к Джону возвращались силы, однако выздоровление шло медленно, и лишь перед Пасхой, которая в тот год была ранней, врачи объявили, что здоровью брата больше ничто не угрожало. Последние недели, проведенные в Ройстоне, были озарены для нас тихим светом покоя и умиленной радости. По моему глубокому убеждению, никогда человеческое сердце не бывает столь открыто любви и благодарности, никогда не ощущаем мы с такой полнотой гармонию бытия, как после тяжелой болезни. Просветленные после пережитых страданий, мы возносим благодарные молитвы Создателю, сохранившему нам жизнь, и бесконечно признательны близким за самоотверженную заботу, которой они окружали нас, когда мы лежали на одре болезни.

Не каждая мать так лелеет своего сына, как миссис Темпл ухаживала за моим братом. Когда недуг окончательно отступил, состоялась официальная помолвка Джона с Констанцией Темпл. Я уже говорила, что во всех отношениях они были прекрасной парой, и их брак сулил радость всем близким. Март выдался на редкость теплым, к тому же Ройстон, расположенный в долине, был надежно укрыт от холодных ветров. По утрам мы втроем устраивались перед южным фасадом дома, чтобы насладиться весенним солнцем. Оно нагревало кирпичные стены, и они излучали приятное тепло. Мы усаживали брата в широкое кресло, обложив его подушками, и иногда, пока мы вышивали, он читал нам вслух. Как раз в это время вышел том сочинений мистера Теннисона, и идиллическая величавость его поэзии удивительно перекликалась с нашим настроением умиротворения и покоя. Воспоминания о той далекой весне, о тех благословенных часах, дорогой Эдвард, по сей день живы в моей памяти. Я будто сейчас слышу тонкий влажный запах фиалок, вижу яркие цветы крокусов на лужайке.

Казалось, Джон выздоравливал не только телом, но и духом. Наваждение, терзавшее его, явно рассеялось, и он больше не вспоминал о тех тягостных событиях, которые прежде постоянно поглощали его мысли. Разумеется, при первой же возможности я рассказала брату о портрете Адриана Темпла. Он выслушал меня с живейшим интересом, однако, к моему удивлению, ничего не сказал и потом ни разу не заговаривал со мной о портрете. Не знаю, удовольствовался ли он моим рассказом или ему не хотелось возвращаться туда, где его сразила болезнь, только он ни разу не зашел в картинную галерею до самого отъезда из Ройстона.

Зато я бывала там часто. Портрет Адриана Темпла непостижимым образом притягивал меня, и я постоянно приходила смотреть на него. Действительно, кисть живописца создала необычайно выразительный образ, и по мере того, как поправлялся Джон, я начинала смотреть на портрет иными глазами. Быть может, тут сказалась и сила привычки, которая, как известно, сглаживает даже самую сильную антипатию, но так или иначе понемногу ослабевало отвращение, которое этот человек внушил мне с первого взгляда. Он уже не отталкивал меня, и я даже стала любоваться красивым овалом лица, карими глазами, прекрасными точеными чертами. Бывали минуты, когда я с сожалением думала о печальной судьбе столь незаурядной личности, сокрушалась, что смерть настигла его в расцвете лет, и хотя он погряз в пороках, его недолгая жизнь прошла в горьком одиночестве. Миссис Темпл и Констанция не раз заставали меня в галерее перед портретом их предка, и шутили, что я влюбилась в Адриана Темпла.