Утраченная скрипка Страдивари - [15]

Я тотчас же поспешила к брату. По дороге мне встретились миссис Темпл и Констанция, страшно взволнованная и вся в слезах. Миссис Темпл постаралась успокоить меня. По словам доктора Эмпсона, состояние сэра Джона не внушало опасений и скорей всего обморок был вызван усталостью от танцев. С помощью камердинера доктор уложил сэра Джона в постель, дал ему успокоительное и велел не беспокоить его, так что мне пока лучше не ходить к брату. Миссис Темпл поручила моим заботам расстроенную Констанцию, а сама вернулась к гостям.

Я отвела Констанцию к себе в комнату, где горел камин, и, как могла, утешила ее. У меня не было сомнений, что она глубоко любит Джона, и хотя ему она ни за что не призналась бы в своем чувстве, мне она открыла свое сердце. Я нежно ее поцеловала и попросила рассказать, как все произошло.

По словам Констанции, после ужина они с Джоном поднялись в музыкальную комнату, и, когда началась гроза, он предложил пойти в картинную галерею, чтобы оттуда насладиться этим необычайным для зимы зрелищем. Картинная галерея в Ройстоне представляла собой длинную узкую комнату с довольно низким потолком, вытянутую вдоль всего южного крыла дома; заканчивалась она большим закрытым балконом в стиле эпохи Тюдоров. На этом балконе они и сидели, глядя, как в черном небе сверкали молнии, озаряя на мгновение картину зимней природы, а потом все вновь тонуло во мраке. В самой галерее было темно, и это только усиливало впечатление от грозы.

Внезапно вспыхнула ослепительная молния, и вслед за нею раздался оглушительный удар грома — тот самый, на который и я обратила внимание. Констанция о чем-то спросила брата и, не получив ответа, обернулась к нему. Он был в глубоком обмороке. Она бросилась за помощью, но сознание не скоро вернулось к нему.

Констанция сокрушенно замолчала, взяв меня за руку. Мы гадали, чем объяснить приступ, случившийся с Джоном, — утомлением от танцев или переохлаждением в нетопленой галерее, когда пришла миссис Темпл с известием, что Джону лучше и он просит меня прийти.

Войдя в комнату к брату, я увидела, что он сидит в халате на постели. Его камердинер разжигал камин, но при моем появлении удалился, оставив нас вдвоем. Я села в кресло у изголовья кровати. Брат взял меня за руку и вдруг заплакал.

— Софи, — проговорил он сквозь слезы, — как я несчастен! Я послал за тобой, чтобы рассказать, какая беда случилась со мной. Я не сомневаюсь, что ты выслушаешь меня и поймешь. Час назад я наслаждался счастьем. Мы сидели с Констанцией в галерее. Ты знаешь, что я люблю ее всем сердцем. Мы смотрели, как сверкают во мраке молнии, но вот гроза, казалось, начала стихать. Я собирался сказать Констанции, что прошу ее стать моей женой, как вдруг ослепительная вспышка прожгла мрак, и я увидел… я видел, Софи, что в двух шагах от меня, почти так же близко, как ты сейчас, стоял тот человек из Оксфорда, помнишь, я рассказывал тебе о нем, и я потерял сознание.

— О ком ты говоришь? — недоуменно спросила я, теряясь в догадках. — Ты увидел мистера Гаскелла?

— Нет, это был призрак, который явился мне в плетеном кресле в моей комнате в ту ночь, когда вы уехали.

Ты, наверное, посмеешься над моей слабостью, дорогой Эдвард, и действительно, в тот момент я не имела права на малодушие, но уверяю тебя, мне до конца моих дней не забыть смертельный ужас, пронзивший меня при этих словах. Словно бы страх, который все это время таился где-то рядом, вдруг надвинулся на меня и, приближаясь, обретал все более отчетливые очертания. Мне показалось недобрым знаком, что этот человек вновь возник именно в тот момент, когда решалась судьба брата, и, как подсказывало мне сердце, этот неизвестный призрак и был той тенью, которая с некоторых пор встала между мною и Джоном. Разумеется, я постаралась сделать вид, что не поверила ему и повторила все банальные доводы, к которым прибегают в подобных случаях. Я стала уверять, что это обман возбужденного мозга, вызванный переутомлением. Однако мои слова не обманули брата, он сразу же понял, что я сама им не верю.

— Дорогая Софи, — сказал он, уже вполне владея собой, — не будем обманывать друг друга. Я знаю, что видение, представшее мне сегодня вечером и летом в Оксфорде, — это не мираж, порожденный воспаленным мозгом. Да и ты сама в глубине души знаешь, что я сказал тебе правду. Не пытайся уверить меня в обратном. Если я не могу полагаться на достоверность моих ощущений, то лучше уж сразу признать себя сумасшедшим, — но я нахожусь в здравом уме. Лучше подумаем, что означает это появление призрака и кем он мог быть при жизни. Не знаю почему, но он вызывает у меня глубочайшее отвращение. Такое чувство, будто передо мной разверзается бездна омерзительного порока. И при этом в его внешнем облике нет ничего ужасного. Сегодня я видел его в точности таким же, как тогда в Оксфорде, — лицо покрыто восковой бледностью, губы кривятся в усмешке, высокий лоб и пышные, зачесанные назад волосы, кажется, будто они стоят дыбом. На нем был тот же самый зеленый камзол и белый жилет. Он стоял совсем близко и словно слушал, о чем мы говорим, хотя и оставался невидимым до того момента, как вспышка молнии осветила тьму. Когда он предстал мне в Оксфорде, глаза его были все время опущены, и я так и не узнал, какого они цвета. Теперь он смотрел прямо на нас, и я увидел, что они светло-карие и блестящие.