Утопия для реалистов: Как построить идеальный мир - [60]
Идеи, даже самые возмутительные, изменили мир и изменят его вновь. «В действительности, — писал Кейнс, — только они и правят миром»[405].
Утопия на горизонте. Я делаю два шага к ней, она делает два шага от меня. Я делаю еще десять шагов, а горизонт отступает на десять шагов. Сколько бы я к нему ни шел, я никогда его не достигну. В чем же тогда смысл утопии? В том, чтобы продолжать идти.
Эдуардо Галеано (1940–2015)
Эпилог
Итак, зададимся этим вопросом еще раз: как нам воплотить утопию? Как взять эти идеи и претворить их в жизнь?
Путь к идеалу не перестает меня восхищать. Прусский государственный деятель Отто фон Бисмарк утверждал: «Политика — искусство возможного». Такое же впечатление складывается, если следить за новостями из, например, Вашингтона и Вестминстера. Но есть и другая форма политики, гораздо более важная. Я говорю о Политике с большой буквы — той, которая не о правилах, а о революции. Не об искусстве возможного, а о том, как невозможное делается неизбежным.
На этой политической арене есть место для многих политиков, от мусорщиков до банкиров, от ученых до сапожников, от писателей до читателя, читающего эту книгу. И Политика диаметрально противоположна политике с маленькой буквы. Там, где политика стремится сохранить статус-кво, Политика рвется на свободу.
Первым, в 1990-х гг., механизмы Политики с большой буквы объяснил американский юрист Джозеф Овертон. Он начал с простого вопроса о том, почему столь многие хорошие идеи не принимаются всерьез.
Овертон понял, что политики, если они желают переизбраться, не могут позволить себе иметь точку зрения, считающуюся слишком крайней. Для того чтобы удержать власть, им приходится придерживаться идей в рамках приемлемого. В этом окне приемлемого — схемы, одобренные экспертами, изученные статистическими службами и имеющие неплохой шанс попасть в книги по юриспруденции.
Всякий, кто выходит за рамки окна Овертона, ступает на зыбкую почву. СМИ, эти грозные стражи окна, быстро осудят его за нереалистичность и безрассудство. Например, на телевидении недостаточно представлены фундаментально различные точки зрения. Вместо этого ток — шоу без конца пичкают нас одинаковыми мнениями одних и тех же людей.
И все же общество может совершенно измениться всего за несколько десятилетий. Окна Овертона подвижны. Классическая стратегия, позволяющая это использовать, заключается в провозглашении идей столь шокирующих и подрывных, что любые менее радикальные идеи вдруг кажутся осмысленными. Иными словами, для того чтобы радикальное стало разумным, требуется всего лишь раздвинуть границы радикального.
Дональд Трамп в США, Борис Джонсон в Соединенном Королевстве и исламофоб Герт Вилдерс из моей страны в совершенстве овладели этим искусством. Их не всегда принимают всерьез, но они определенно подтянули окно Овертона к своим лагерям. В самом деле, уже несколько десятилетий это окно дрейфует вправо и в экономических, и в культурных вопросах. Когда неолиберальные экономисты одержали верх в экономических дебатах, правые стали также захватывать управление религиозным и миграционным дискурсом.
Налицо колоссальные изменения. Исторически Политика являлась прерогативой левых. «Будь реалистом, требуй невозможного!» — таков был лозунг парижских демонстрантов в 1968 г. Конец рабства, эмансипация женщин, становление государства всеобщего благоденствия — все прогрессивные идеи, что поначалу были безумными и «иррациональными», в итоге стали общими принципами.
Однако сегодня левые, кажется, позабыли искусство Политики. Хуже того, многие мыслители и политики левого толка пытаются подавлять проявления радикализма в своих рядах, боясь потерять голоса. Последние годы я склонен думать о подобном настрое как о «пораженческом социализме».
Пораженческий социализм — интернациональное явление, которое можно наблюдать по всему миру в среде левых мыслителей и движений, от профсоюзов до политических партий, от журналистов до профессоров колледжей. Его адепты считают, что неолибералы освоили игру в размышления, рассуждения и статистику, оставив левым только эмоции. Он добросердечен. У социалистов-пораженцев избыток сочувствия, и они находят доминирующую политику глубоко несправедливой. Видя, как государство всеобщего благоденствия рассыпается в пыль, они спешат спасти все, что еще можно спасти. Но в критический момент социалист-пораженец спорит с оппонентами, всегда приняв утверждение, с которого началась полемика.
«Национальный долг вышел из-под контроля, — признают они, — но мы можем увеличить число программ, доступных людям в зависимости от их дохода».
«Борьба с бедностью — ужасно дорогое дело, — рассуждают социалисты-пораженцы, — но цивилизованная нация обязана им заниматься».
«Налоги высоки, — сетуют они, — но каждому по способностям».
Социалист-пораженец забывает о том, что настоящая проблема — не национальный долг, а чрезмерно раздутые домохозяйства и предприятия. Он не помнит, что борьба с бедностью — это вложение, окупающееся сторицей. Он забывает и о том, что все это время банкиры и юристы околачивают груши за деньги мусорщиков и медсестер.
