Утопая в беспредельном депрессняке - [56]
Я решил, что я хороший фотограф, — а может быть, я просто хорошо сочинял истории. Мама с папой были, должно быть, очень хорошими фотографами, потому что по их снимкам сочинялось очень легко.
Винсент тоже любил придумывать истории по их фотографиям. В выходные дни мы обычно доставали старый сундук, стоявший у меня под кроватью. Когда-то Виски возил его в своем фургоне и держал в нем чучело Джаспера, но я хранил там все его лучшие фотографии, а Джаспера поставил под кроватью рядом. Виски говорил, что в этом пиратском сундуке у него сокровища — воспоминания.
Иногда глубокой ночью, если я был уверен, что Бобби крепко спит, я открывал сундук, забирался в него и засыпал в окружении папиных воспоминаний.
Помню один из жарких летних дней. Хелена с Винсентом сидят на садовой скамейке под деревом. Хелена распевает о том, как беззаботна жизнь, а пчелы на дереве вторят ей своим жужжанием. Мы с Бобби видим эту сцену из открытого окна библиотеки, куда нас засадили вместе с мистером Гудли.
Винсент с Хеленой решили, что мистер Гудли должен учить нас чтению, письму и арифметике, поскольку он, похоже, знал все на свете. Меня это устраивало хотя бы потому, что в это время Бобби не мог говорить мне гадости, иначе мистер Гудли задал бы ему домашнее задание и ему пришлось бы готовить его вечером вместо того, чтобы смотреть телевизор. К тому же это позволяло мне следить за мистером Гудли. Я все еще не выяснил, где он прячет свою волшебную шкатулку с элексирами.
Это было моим заданием.
Найти шкатулку и предъявить ее Винсенту.
Мистер Гудли занимался с нами уже почти два года. Скоро мы должны были пойти в школу. Я немногое понимал из того, что он говорил, но что-то, очевидно, все-таки запало мне в голову.
Вроде игры с алфавитом.
Мистер Гудли говорил: «Буква „А" — это…», и мы с Бобби должны были придумать слова, начинающиеся с буквы «А» или ассоциирующиеся с ней. Затем он называл букву «Б» и так далее. Сам он тоже играл с нами. В результате получалось три списка слов. Что сочинит Бобби, можно было заранее предугадать, а вот мистер Гудли выдавал подчас нечто странное.
Мне хотелось поскорее пойти в школу, чтобы быть подальше от Бобби, пока Винсент не сказал, что мы с ним будем ходить в один класс.
Первый школьный день был сплошной мукой. Бобби рассказывал всем, что я был не нужен моим родителям и они подкинули меня на порог его отцу. Он сказал, что на мне ничего не было, кроме грязных пеленок, и я был привязан к дохлому псу. Он сказал, что его отцу потребовались годы, чтобы отучить меня лаять и по-собачьи задирать ногу.
Он никак не мог заткнуться, и учитель поставил его в угол в остроконечном клоунском колпаке.
Хоть что-то хорошее за весь день.
24 октября 1978 года
«Б» — Бобби
Бобби часто пел эту песенку.
Хотел меня подбодрить!
Поначалу я расстраивался, а потом даже ждал, чтобы он исполнил ее еще разок, потому что злость прибавляла мне сил. Я научился копить эту злость и хранить ее в особом ящичке у себя в голове, откуда ее можно было в любой момент достать. Злость, наверное, самая мощная движущая сила, какую я знаю, ее энергия подстегивает тебя. Только надо уметь управлять своей злостью, чтобы не действовать чисто импульсивно.
Голова должна быть холодной и ясной, нужно четко представлять себе все, что может произойти, и сдерживать ярость, которая охватывает тебя порой.
Зато я знал кое-что важное, чего не знал Бобби, — что мистер Гудли шантажирует Винсента. Очко в мою пользу. Но он знал, что я знаю что-то важное, и постоянно приставал ко мне, пока однажды я не рассказал ему.
Я раскололся в 1978 году, когда решил, что это больше не имеет значения.
Винсенту, похоже, даже нравилось передавать мистеру Гудли деньги по ночам.
А мистеру Гудли ничего не стоило отправиться однажды на тот свет в результате передозировки.
Главное, я знал то, чего не знал Бобби.
Отлично!
Но иногда я думал, не лучше ли открыть Бобби этот секрет — пусть и он позлится для разнообразия. Я уже несколько лет хотел сделать это, но — в таких делах всегда вмешивается совесть со своим «но» — я не мог, просто не мог себя заставить.
Что вы хотите? Чтобы я сказал ему открытым текстом, что его отец жулик и платит шантажисту, поощряя тем самым его пристрастие к наркотикам?
Нет уж.
Бобби был слишком мал, психика его еще не сформировалась. Если бы я огорошил его этой новостью, он мог бы расстроиться, но я в этом сомневаюсь. К тому же в свои годы он вряд ли был способен что-нибудь предпринять в связи с этим, и мне хотелось сберечь этот столь ценный, практически единственный мой козырь на будущее, чтобы воспользоваться им для отражения его возможных атак. Не могу сказать, что мне это так уж хорошо удалось.
Кроме того, мне казалось, что шантаж мистера Гудли благотворно действует на Винсента. Мистер Гудли едва ли сознавал, насколько богаты его хозяева, и Винсенту, я думаю, нравилось разыгрывать ограбленного. Он получал какое-то извращенное удовольствие от того, что его шантажируют, — это было необычное, новое для него ощущение. Он любил притворяться, что дела у него идут плохо, — жаловался на жесткие сроки погашения кредита или на то, что никто не хочет ему помочь в его бедственном положении.
