Утешение для изгнанника - [64]

— Нет, ваше преосвященство. Я не так узнал о возможности того, что Раймон, когда был очень маленьким, воспитывался в семье, считавшейся еретической. Сам он ничего об этом не знал.

— Тогда как же узнали вы?

— Раймон Форастер обратился ко мне, потому что не мог спать. Его мучили постоянные кошмары, в которых сжигали людей, и его преследовали по мрачным, холодным горным ущельям. Это говорило мне о событиях во Франции. Он был мальчиком четырех-пяти лет, когда началась последняя волна преследования катаров. И всем известно, что те, кто находился под подозрением, покинули свои деревни и бежали с гор в это королевство.

— Да, — сказал Беренгер. — Я бы не хотел видеть возрождения этой проблемы, сеньор Исаак.

Трудно было решить, что имел в виду епископ — проблему существования еретиков, их преследования или их выбор убежища.

— Разумеется, ваше преосвященство. Но хотя Раймон, возможно, начал жизнь среди группы еретиков, а мы не знаем этого, к тому времени, когда ему было около пяти лет, он жил в семье, не имеющей никакого отношения к ним. Он не знал никакой религии, кроме своей, до самой смерти. Его жизнь здесь, в вашей епархии, не должна вызвать никаких проблем.

— Признаюсь вам, — сказал Беренгер, — что когда семья Форастеров появилась десять лет назад в этой округе, мой предшественник интересовался ее прошлым.

— Почему?

— Потому что многие бежавшие из Франции катары осели в Льейде — разумеется, отказавшись от еретических взглядов, — добавил он успокаивающе. — Раймон сказал, что приехал из Льейды, и его фамилия наводила на мысль, что он чужеземец. Его преосвященство, мой предшественник, не обнаружил ничего против них. А потом несколько лет назад кто-то — я так и не выяснил, кто — снова распустил слух, что они еретики, искавшие убежища у собратьев-катаров в Каталонии и, возможно, по-прежнему исповедующие свою веру.

— Они ее исповедовали?

— Подозревать их в этом нет никаких оснований. Мы тайком навели справки. Семья его жены и семья, в которой он вырос, не имели никаких связей с катарами. Прошло много лет с тех пор, как существовал хотя бы слух о катарском перфекте в этой провинции, а без хотя бы одного из них, как вам наверняка известно, эта вера не может существовать. Говорил вам что-нибудь Раймон о своих религиозных взглядах?

— Ваше преосвященство, мне бы меньше всего хотелось говорить с пациентами-христианами об их вере; единственное, что сказал мне Раймон о религии — он молился об избавлении от этих снов, и если это делает его еретиком, тогда большинство остальных моих пациентов — еретики, подозреваю, иногда включая и вас, ваше преосвященство.

— В самом деле, самых неверующих из людей скорее поставит на колени перед Господом приступ подагры, чем одна из моих проповедей, — сказал Беренгер. — Однако не думаю, сеньор Исаак, что кому-то из нас нужно беспокоиться по этому поводу. Но я скорблю из-за смерти Раймона. Он был хорошим человеком. Очень хорошим. Чем она вызвана? Он казался крепким, полным жизни. Но мы не знаем часа своей смерти, так ведь?

— Да, ваше преосвященство. Обычно не знаем. Но кто-то знал час смерти Раймона и очень тщательно подготовил его. Раймон был отравлен. Никаких сомнений в этом у меня нет.

Глава десятая ХУСТИНА

1

Смерть и похороны Раймона Форастера вызвали в Жироне шквал или даже кратковременную бурю слухов и домыслов. Одни говорили, что у него не было причины умирать, но ведь люди часто умирают без особых причин. К нему вызывали врача, говорили другие, но ведь его часто вызывают. Кухарка могла бы рассказать интересную историю о подозрениях и ложных обвинениях, но она была молчаливой, развязывала язык только с подругами и родными. Поскольку все они жили в Олоте и она редко посещала их, ее история не была рассказана.

Что бы ни говорили, приготовления к его похоронам из маленькой церкви поблизости, подновленной благодаря его щедрости, продолжались. Родные, соседи и друзья из города явились проводить его в последний путь, они горевали, плакали, ели и пили, как часто бывает, когда умирает хороший человек. А потом разъехались, обильно раздавая обещания утешения и помощи в будущем. Некоторые из обещаний, как у членов семьи Понса Манета, были даже искренними.

Вопреки их общему мнению, члены семьи отправили с курьером епархии сообщение в барселонский дом, где, по слухам, Гильем, единокровный брат Раймона, вел свои дела. К всеобщему удивлению, он появился в среду, едва успев встать в хвост процессии, несшей тело к церкви. И плакал над могилой, словно они прожили рядом всю жизнь.

— Учитывая, что сеньор Раймон думал о нем, — сказала Сибилла Хуане, — его привязанность, должно быть, совершенно бескорыстна.

— Что думал Раймон о нем? — спросила Хуана Манет.

— Он ненавидел Гильема. — ответила Сибилла. — Во всяком случае, дал мне это понять.

Тем временем Гильем медленно подошел к младшему сыну Раймона.

— Роже Бернард, этот удар сокрушил меня, — негромко сказал он. — Твой отец клялся помочь мне с иском против тех, кто захватил нашу фамильную землю — теперь твою, Роже Бернард. — Искоса взглянул на парня и покачал головой. — Но сейчас не время обсуждать подобные вещи, так ведь?