Утерянная Книга В. - [27]

Все это так жутко, что у Лили разболелась голова. И в то же время – так далеко; слушая рассказ, Лили вдруг вспоминает, что снова забыла про стирку, когда вернулась с девочками домой. Хочется завыть, но надо ждать, пока Адам закончит говорить, не сознаваться же ему, что опять прокололась. Как вообще можно думать о стирке, когда ей говорят про детей, умирающих от голода или малярии? Почему у нее не разрывается сердце? И почему она ничего не делает, только жертвует деньги? Вот Вира делала намного больше. Я совсем не бесчувственная, думает Лили. Просто замоталась и устала, сил хватает лишь на своих детей и «кашки да какашки».

Адам заканчивает рассказ, на часах 10:04, к стиральным машинам уже не попасть. Управляющий, наверное, закинул их мокрое белье в сетчатую корзину. Наверняка догадался, чьи это детские трусики-маечки с «Чудо-женщиной». Их купила мать Лили, желая добавить «хоть каких-то символов женской силы…» в одежки Ро и Джун. До ее интервенции в детском гардеробе преобладали принцессы из магазина «Таргет», потому что (посмотрим правде в глаза) так проще.

Теперь их управляющий мысленно поставит еще галочку в длинном списке всего, что Лили сделала не так. В один прекрасный день, когда они наконец накопят и смогут выкупить квартиру, вдруг управляющий им помешает? Надо бы поискать в интернете, возможно ли это («управляющий повлиял на решение кооперативного совета»), но Лили забывает. Прямо как со стиркой.

Она ничего не говорит Адаму. Заставляет себя не пилить его за то, что не спросил, как прошел ее день; рассказывать о швейной вечеринке не хочется, да и нечего рассказать. Лили прячет эту часть себя и дает волю другой. «Вот что мужчины ненавидят в женщинах, – думает она. – Нашу игру, пропасть между желаниями и действиями, всю эту многослойность, тени и полутона. Но разве это не выгодно мужчинам? Почти всегда».

Лили ведет Адама в спальню и там раздевается до красных кружевных трусиков и бюстгальтера – успела надеть, пока готовила ужин, напрочь забыв про стирку. Застегивает высокие сапоги на каблуках. Нужно было, наоборот, пойти в спальню первой, раздеться и только потом звать мужа. Впрочем, все выходит хорошо. Адам улыбается, не взволнованно, а сексуально, говорит: «О-о» – и снимает одежду. Секс хорош. Лили достигает оргазма без особых усилий. И почему никто не предупреждал, что до тридцати (даже если секса достаточно) оргазм – как унылый «пшик» по сравнению с тем, что она испытывает сейчас? И что достичь оргазма можно без особых затей, на автомате, и даже тогда он улетный. Лили правда будто улетела. Выжата как лимон… Это все Адам. Про рыболова она и не вспомнила. Разве ей нужен кто-то, кроме Адама?

Стоило только осознать посреди посткоитальных раздумий, что она не думала о рыболове, как мысли о нем начинают одолевать с новой силой. Особенно о его руках – наверное, он делает все не так, как Адам, по-другому, лучше, полнее, еще улетнее. Потом Лили вспоминает, как Адам вошел в квартиру и сразу принюхался – почувствовал запах маслин. Она снова злится, не до конца понимая, на что именно. На саму себя, что не запомнила про чертовы маслины, или (даже сильнее) на то, что ей не все равно? Вот Вире наплевать. Вира – нудная феминистка, яростная и активная. Мама Лили стала такой же, когда начались измены отца, а потом он ушел, может, как раз потому, что жена стала нудной феминисткой («Чистый дом – …»). Наверное, с Вирой дело было хуже, ведь она на поколение моложе и вышла замуж в «переходные нулевые», когда феминизм был не в моде. По рассказам Адама, Вира проповедовала «естественность». Она бы посмеялась над красным кружевным бельем. Но Лили нравится. Да и Адаму понравилось. Он любит, когда Лили берет дело в свои руки и проявляет активность. Она выяснила это опытным путем. К тому же выяснила, что должна была магическим образом догадаться о нелюбви мужа к маслинам.

Может, нужно больше стараться? В конце концов, она ведь отказалась от работы с перспективой бессрочного контракта. Выбрала нынешнюю жизнь. Может, она зря провела воображаемую границу (белье – да, повышенное внимание к вкусовым пристрастиям Адама – нет) и пора ее убрать? Вира, да и мама Лили сказали бы «нет». Вира добавила бы, мол, Адам хочет, чтобы Лили воплощала его мечту о кормильце, который приходит с работы домой к жене и детям, – мечту, на которую мужчина вроде него в 2016 году не имеет права. Но он хочет и чтобы она сопротивлялась. Чтобы не просто язвила по поводу маслин, а сказала бы: «Нет уж, пошел ты лесом вместе со своими маслинами!» Вира так бы и поступила. Из рассказов Адама (когда он еще говорил о ней) выходило, что отпор его возбуждал. Между ними была энергия, искра, как электрическое напряжение, а ссоры только подзаряжали атмосферу.

С Лили у Адама все иначе.

И дело тут не только в детях.

Их окружает другая энергия. Решимость оставаться вместе.

И еще кое-что из той же серии: покой.

Может, Адам хочет все и сразу. Наверное, так правильно. Ему хочется, чтобы Лили отдавала ему должное – ведь он заместитель директора, – однако издевалась над его замшелым идеализмом. Чтобы она брилась в интимных местах и чтобы там все было в первозданном виде. Была одновременно и Лили, и Вирой.