Устный счет - [5]

Высоко забросив одну ногу на другую и распутывая шнуровку, она говорила Нефеду:

- Ты, старичок, возьми вон папирос коробку - я бросила, - положи на плиту, они высохнут, ничего...

И Нефед подобрал бережно и положил на плиту раскисшую коробку.

- Все-таки ты откуда же ехала, товарищ? - захотел узнать Семеныч. - Из города или, стало быть, в город?

- Я же тебе говорила, что татарин в город верхом поехал...

- Тут именно может быть разное... конечно, от нас до города ближе все-таки, чем, скажем, до деревни...

- Ду-урной! - перебила женщина. - Стала бы я из города выезжать по такой погоде! Да еще на ночь глядя!.. Вот умница-то!..

- Стало быть, из деревни ты... Так!.. Вчерашний Иван Петров оттуда, и ты оттуда же... Из одного места-жительства...

- Ка-кой Иван Петров? - живо вскинулась женщина, бросив ботинок.

- Должна ты его знать лучше, раз ты оттуда едешь... Прописался у меня Иван Петров, а там кто его знает... По морям плавал... И нога у него, я заметил, с прихромом.

- Молодой или старый? - еще живее спросила женщина.

- Зачем старый... Старые только мы трое остались, а то все молодые пошли... На руках знаки носит...

- Гм... Тоже сюда к вам заходил?

- Как же?.. Ночевал у нас...

Женщина, нагнувшись, продолжала расшнуровывать ботинки, но очень нетерпеливо, а когда стащила их, поставила на плиту, села к огню, отодвинув на табурете платье, и заболтала задумчиво ногами в тонких грязных чулках.

- Видать мне отсюда, что ты с ним знакомая, - буркнул Гаврила.

Женщина взглянула на него, перевела взгляд серых неробких глаз (они были выпуклые) на Семеныча, потом на Нефеда, который стоял к ней ближе других, и сказала:

- Знаком болван с дураком, - пили вместе чай с молоком...

Поболтала ногой и спросила Нефеда, найдя его более простоватым:

- Он же ведь не один приходил, вдвоем?

- Истинно! - поспешно отозвался Нефед. - Звал кого-сь еще, только мы не видали...

Женщина ударила себя ладонью по колену, но слишком сильно, так, что осушила ладонь и сморщила лицо от боли.

- Соврал, соврал он, дружок: никого с ним не было, вид только делал! поправил Нефеда Семеныч. - Один в город утром пошел, - я ведь смотрел ему вслед...

- Один? - насторожилась женщина и повеселела.

- Смотрел я, интересовался, - однако один пошел... А хромой он на левую ногу... На пристань в артель хочет, мешки таскать...

- Меш-ки тас-кать?..

Женщина повеселела еще больше, пощупала подсыхавшее платье, подбросила в печку еще сушняку, посвистела задумчиво и вдруг бойко сняла с себя рубашку, объяснивши:

- Черт ее, холодит как спину!.. Пускай провянет!

И распялила ее перед ярким огнем на руках.

Короткие волосы ее подсохли уже и зазолотели, закурчавясь около лба; небольшие круглые некормившие груди бойко смотрели вперед и нежно розовели отсветами печного огня, но ниже их, и на спине, и на руках, и на пояснице, зачернела, точно зарябило в глазах у стариков, обильная татуировка.

Старики кряхтя переглянулись, и Семеныч сказал удивленно:

- Грязь это на тебе, что ли? - и поднес ближе к ней лампочку.

- А что?.. Грязь? - спросила женщина вызывающе.

Вытянув шеи, рассматривали разрисованное тело женщины три старика и увидели, что не грязь: привычной твердой рукой были сделаны рисунки, о которых сказал Гаврила с некоторой веселостью в голосе:

- Ишь ты... вроде бы обои на ней!.. Ци-ирк!..

- Видать... видать, что и ты по морям тоже... - забормотал Семеныч, а женщина спокойно спросила всех трех:

- Как это вам понравилось?

Потом встала, поправила коробочку, сушившуюся на плите, вытащила одну папиросу и сказала Семенычу:

- Держи лампочку ближе, я прикурю!

И, не отрывая глаз от нее, освещенной лампочкой спереди и огнем плиты сбоку, пробубнил Гаврила, покачав головой:

- Во-от!.. Тоже небось чья-то дочка считается!

- Ишь ты, козел потрясучий!.. - повернулась к нему женщина, прикурив и выпустив два лихих кольца голубого дыма, и, придвинувшись к нему вплотную, так что ее колени коснулись его колен, пропела хрипучим речитативом в альтовом тоне:

Все березки поднависли,

Одна закудрявилась,

Я сама того не знаю,

Чем ему понравилась!..

- Пошла, не вязь! - толкнул ее в бедро Гаврила, но толкнул слабо, а Семеныч, все еще державший лампу, и Нефед крякнули согласно, и женщина по-своему перевела их кряканье, подмигнув:

- Да уж, девка разделистая, только к допотопным попала!

- И как же тебя зовут, девка? - полюбопытствовал Семеныч, ставя наконец лампочку на стол.

- Зо-вут-кой!.. Ишь ты ему: как зо-ву-ут!.. Что ты, мильтон, что ли? даже как будто обиделась женщина.

- Была у нас в селе, в Тверской губернии, - задумчиво сказал Семеныч, одна такая бой-девка, ту, я как сейчас помню, Нюркой звали... Очень на тебя лицом схожая...

- Вот-вот... ну, значит, и я Нюрка! - подбросила голову женщина.

- Гм... Ежель Нюрка, значит Аннушка... В таком случае записать надо... А по фамилии ты как? - деловито уже справился Семеныч, доставая свою тетрадку.

И уже взял он непокорными пальцами, как граблями, огрызок карандаша и уставился вопросительно на женщину чересчур светлыми почти восьмидесятилетними глазами. Но женщина, спокойно выпустив одно за другим несколько дымовых колец, подошла к нему, выхватила тетрадку, глянула на ее замасленные исписанные листы, брезгливо протянула: