Уставшее время - [21]

После пяти минут гробового молчания заговорил тот, что сидел справа.

— Ну и как ты собираешься дальше жить?

Видимо, вопрос был обращен все-таки к Мите, потому что, как он предполагал, собственные проблемы выбора жизненного пути похитители должны были решить давным-давно раз и навсегда.

— Да я бы и сам не против уяснить это для себя, — вздохнул Митя.

— Понима-ает, — протянул тот, что был спереди, не оборачиваясь.

— И чей сыр слопал, надеюсь, ты тоже понимаешь, — сказал первый. — Объяснять не надо?

— Не надо, — грустно ответил Митя. — Лишние объяснения — лишние слезы.

— Грамотный! — похвалил второй.

— Так какие выводы у тебя в мозгах созревают по этому поводу? — спросил первый, все так же глядя куда-то в сторону.

— По поводу чего, уточните, пожалуйста, — попросил Митя на всякий случай.

— Ну ты артист, — усмехнулся его сосед слева.

— По поводу волшебно исчезнувшего архива Перца. Знакомо имя?

— К сожалению, да, — ответил Митя. — Но вы, господа, опоздали. Архива больше не существует. Я и сам только полчаса назад об этом узнал. Так что прощения просим.

— А ты наглей, да меру знай, — повернулся к нему передний. — Мы с тобой не в игрушки играем, если ты еще не уяснил. И не рассчитывай на милости природы, ты свое сполна получишь…

— Что с архивом? — перебил его первый.

— Сдан в макулатуру, — твердо сказал Митя. — По ошибке. И не мной. Я не знал об этом.

Реакции, которую ожидал Митя, не последовало. Все трое (не считая водителя) оставались невозмутимы — то ли не осмыслили его слов, то ли не поверили. Скорей всего, второе.

— Ладно. Учтем макулатуру, — непонятно сказал первый. — Ты такой смелый от глупости или на крышу свою рассчитываешь?

«Понятно, — подумал Митя, — они меня не сильно трогают, потому что не знают, кто за мной стоит». А поскольку за ним никто не стоит, он не станет разуверять их. Пусть остаются в блаженном неведении относительно его значительности.

— На крышу рассчитываю, — сознался Митя.

— Нет, ты все-таки глуп, — вздохнул первый. — Не знаю даже, хорошо это или плохо. Пяти тысяч тебе хватит?

Прихлопнув отвисшую было челюсть, Митя спросил:

— Пяти тысяч чего?

— Вечнозеленых, — лениво ответил передний. — Он не только глуп, он еще и фишку не рубит. Тебе чего, деревянные, что ли, нужны? Патриот х…

— Ребят, я ж вам объясняю, нет у меня архива, улетел он на бумажную фабрику. Там из него приличную бумагу гнать будут.

— Пять кусков для тебя, значит, неприличная бумага, — задумчиво произнес первый. — Пятнадцать приличнее будет?

Кажется, у них слишком сильно развито метафорическое мышление, подумал Митя. Кто бы объяснил, что на их языке означают «макулатура» и «бумажная фабрика»? Разговор принимал какое-то безнадежное направление и избавления Митя уже не чаял. Оставалось только одно — вежливо поддерживать беседу, стараясь не гневить этих троих, набивая себе цену.

— Да я бы вам сам с радостью пятнадцать отдал, только бы не слышать больше об этом вонючем архиве.

— Зарываешься, — укоризненно посмотрел на него передний и покачал головой.

— Такая уж у меня трудная судьба, — ответил Митя. — Меня таким мама родила.

— А мама не говорила тебе, что у всякого козла есть своя цена? — спросил сосед слева.

— Увы, эту тайну моя мама унесла с собой в могилу, едва я родился.

— Так сколько наш сиротка стоит? — лениво поинтересовался первый. Очевидно, он был здесь главным и только он мог ограничивать или подстегивать Митины аппетиты.

— Сиротка не может продать то, чего у него нет, — ответил Митя.

— Нет — так достанешь, — уверенно сказал главный. — Все расходы оплачиваются, если ты еще не въехал. О том и базар. Нам не весь архив нужен, а только одна маленькая папочка. Твою крышу она не заинтересует, там разное ученое барахло, ему красная цена — полтинник отечественный. Даю тебе за этот полтинник двадцать пять кусков — это последняя цена. На экстренные расходы добавим под честное слово.

— Господа, вы меня не поняли. Я же вам русским языком объясняю — и архив, и папочка находятся вне пределов любой досягаемости. В конце концов, я не Воланд, чтобы из воздуха рукописи доставать.

— А он не только тупой, — брезгливо сказал передний, — но и жадный. — Он вдруг достал пистолет и быстро приставил его к Митиному лбу. — А жадных я не люблю. Я люблю их отстреливать. Гоша, — он повернулся к водителю, — гони куда-нибудь за город, лучше в Бор. Зачем поганить любимый город падалью, я правильно говорю? — спросил он Митю.

Тот молчал, стиснув зубы и не зная, что еще сделать или сказать.

— Эй, ты никак уже обо…ся? — Идиот с пистолетом шумно принюхался, театрально морщась и двигая головой по сторонам. — Не слышу ответа. — Он с силой ударил Митю по лбу стволом пистолета.

Голова резко откинулась назад, а рука у бедра непроизвольно сжалась в кулак. Дальнейшее происходило уже без его сознательного участия. Он почувствовал какой-то предмет, лежащий в кармане брюк. Автоматически сунул туда руку и крепко сжал каменный треугольник. Наверное, у него что-то происходило в этот момент с лицом. Он увидел, как с физиономии переднего умника сползло наглое выражение и появились нечаянный испуг и детская растерянность. С боков сразу же отлипли амбалы и тоже стали боязливо глазеть на него.