Успехи ясновидения - [19]

Но позвольте напомнить, в чем там дело.

Завязка: водевиль

Начинается эта история во дворе главной гостиницы города Амьена. Французское королевство, год предположительно 1712. Наверное, сентябрь. Почему-то двадцать седьмое.

Он - дворянин, принадлежит "к одной из лучших фамилий П...". Она происхождения заурядного, то есть спасибо не крепостная; дочь аррасского какого-нибудь горожанина.

Он, стало быть, в первом ряду, со шпагой, подбоченясь, - она в хороводе на горизонте, - однако же не так: оба вытолкнуты за край рамы, выбракованы, охолощены.

Он - потому что младший сын, то есть не наследник, то есть нахлебник. Закон не дозволяет расчленять дворянские именья; все достанется старшему, а младший брат - лишний рот. Его долг перед сословием - не оставить потомства. Вот его и записали в Мальтийский орден (что-то вроде погранохраны Средиземного моря) кавалером, точней - рыцарем, по-французски - шевалье; в одиннадцатилетнем возрасте под псевдонимом де Грие он дал обет безбрачия.

А родители m-lle Манон попросту сдают ее в монастырь - "против воли, несомненно с целью обуздать ее склонность к удовольствиям, которая уже обнаружилась". Надо полагать, приличное замужество ей уже не светит; стало быть, и она - лишний рот и вдобавок позорит фамилию Леско.

Короче говоря, они оба - жертвы общественного контроля над рождаемостью. Он исключен из мужчин, она - из женщин: дабы не плодить нищих (конечно, и порочных), будьте любезны официально, добровольно, навсегда выйти из Игры.

Сейчас де Грие - семнадцать; он невинен, как-то даже слишком невинен и застенчив; Манон младше и "гораздо опытнее".

Эпизод предсказуемо прост, наподобие водевильного куплета. Сколько бы де Грие ни пытался нам втолковать, будто с ним уже тогда произошло нечто невероятное, - мы сострадаем не без улыбки. Он потерял голову - это бывает; его красавица воспользовалась шансом (вроде как незапертой дверью или приставной лестницей) бежать с этапа - тоже понятно.

И что на одиннадцатый, не то на двенадцатый день побега и блаженства когда еще солнце идиллии, так сказать, стояло в зените, - Манон обзавелась покровителем постарше и гораздо побогаче, а на тридцатый при его содействии сплавила юного любовника обратно под родительский кров, - никому, кроме де Грие, не представляется изменой коварной, тем более - вероломным предательством.

Тут не просто арифметика - хотя ста пятидесяти экю на двоих при определенном образе жизни в Париже хватает, как выяснится позже, как раз на месяц. Важней, что с приставной лестницей далеко не убежишь. Кавалера будут искать, и обязательно найдут, - а Манон не для того уклонилась от монастыря, чтобы прямиком проследовать в так называемый Приют, или Убежище, где публичных женщин перевоспитывают розгами. Оставить бедняжку де Грие одного в столице, без гроша и в расстроенных чувствах - вот это действительно был бы поступок бессердечный.

Все обошлось, хотя еще с полгода юноша был не в себе: рыдал, топал ногами, пробовал уморить себя голодом, помышлял о побеге, о мщении... Достоин упоминания воображаемый им образ мести: шевалье мечтает не о дуэли.

"Отец пожелал узнать мои намерения. - "Я направлюсь в Париж, - сказал я, - подожгу дом Б... и, спалю его живьем вместе с коварной Манон". Мой порыв рассмешил отца и послужил поводом лишь к более строгому присмотру за мной в моем заточении".

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Зачем лгала ты? И зачем мой слух

уже не отличает лжи от правды,

а требует каких-то новых слов,

неведомых тебе - глухих, чужих,

но быть произнесенными могущих,

как прежде, только голосом твоим.

И. Б.

О добровольном рабстве

Все начинается сызнова, и по-настоящему, при второй встрече кавалера вообще-то теперь уже аббата - де Грие с его "дорогой возлюбленной" (буквально - "chere maitresse"; русская м е т р е с с а восемнадцатого века - наложница, фаворитка; французская, должно быть, звучала отчасти с у д а р к о й).

Приемная духовной семинарии Сен-Сюльпис. Шесть часов вечера. Де Грие только что вернулся из Сорбонны, где выдержал многочасовой богословский диспут - вроде как диссертацию блестяще защитил. Не сегодня завтра он примет духовный сан - и одет соответственно: в чем-то черном, длинном. Он не виделся с Манон около двух лет - узнаёт ее, конечно, сразу, - описать не в силах. Мы вправе уверенно предположить, что на ней богатое, модное платье, вообразить шляпу и вуаль, - но никаких телесных примет: брюнетка ли, блондинка, и какого роста; ни фигуры, ни походки, ни лица; без очертаний, как источник света:

"Ей шел осьмнадцатый год; пленительность ее превосходила всякое описание: столь была она изящна, нежна, привлекательна; сама любовь! Весь облик ее мне показался волшебным".

Происходит роковой разговор - совершенно бессмысленный; верней, обмен слишком отчетливыми фразами, не имеющими смысла именно как фразы: пожалуй, значение каждой может быть передано частицей "да" с вопросительным знаком либо с восклицательным; но пропадут все эти словесные подножки:

"Робким голосом сказала она, что я вправе был возненавидетъ ее за неверность, но если я питал к ней когда-то некоторую нежность, то довольно жестоко с моей стороны за два года ни разу не уведомить ее о моей участи, а тем более, встретившись с ней теперь, не сказать ей ни слова.