Успех. Спрашиваете – отвечаю - [23]

С возвышения чиновники казались еще грандиознее. Солидные дяди смотрели на меня со снисходительным презрением, покорно пережидая блажь вице-премьера. Чтобы не опозориться окончательно, я начала с каких-то общих фраз, копируя предыдущие речи. Лица присутствующих привычно окаменели. Я замолчала. Мне понадобилось менее одной минуты… И я решилась на отчаянный шаг.

Вдохнув побольше воздуха, сделав голос пониже, я начала рубить лес, уже не задумываясь о судьбе летящих щепок, включая и собственную судьбу. И полетели риторические вопросы и ответы: «Вы что, не знаете, сколько взяток с малого бизнеса требуют пожарные, санитары и прочие начальники? Не знаете, так я вам сейчас расскажу… А какую долю затрат занимает аренда подвала в Москве? А сколько надо заплатить, чтобы зарегистрировать предприятие? А главное, сколько времени на все это уйдет? Вы вообще представляете, что будет с малым бизнесом, если он заплатит все налоги? Вот возьмет и… заплатит! А потом умрет… Да вы вообще ничего не знаете, а хотите, чтобы он развивался. Или делаете вид, что хотите! Государственный рэкет – вот что творится на улице, а мы тут отчеты об успехах слушаем!»

Я закончила, и наступила тишина. Чиновники остолбенело смотрели на меня и с большим интересом ждали реакции Сосковца. И она последовала… Программу отправили на доработку. Вот так… А слух о том, что я – специалист по вопросам малого бизнеса, закрепил за мной политическую специализацию на всю жизнь. И в 1997 году я стала министром по малому бизнесу и переехала в вожделенный Белый дом. Но это – уже другая история, история существования женщины в головном мужском мозге страны, читайте про нее в книге «Sex в большой политике».

FIN

FAQ

Андрей Андреевич: Вы хотите сказать, что одной сильной речью можно создать профессиональную репутацию?

Да! При условии, что вы потом репутацию правильно поддерживаете, и не только словами. И наоборот. Можно быть суперпрофессионалом, а вас никто не заметит и не продвинет. Иногда человек всю жизнь готовится к этой главной речи. А иногда главная речь определяет всю вашу жизнь. Выбирайте!

Профессор: Но ведь ваша обвальная критика ломала все стереотипы и правила игры. Это риск. Вас могли вообще больше не пустить на заседания правительства!

Конечно, это риск. Но ораторская пассионарная речь получается только при условиях:

а) если вы знаете проблему лучше других;

б) вы не можете молчать;

в) вы решаете, что вам нечего терять, и готовы рискнуть.

Ораторское искусство – привилегия харизматиков, принимающих открытый поединок. Потому в отличие от простой коммуникации, до того как стать супероратором, надо пройти достаточно серьезный путь «созревания».

MalyshkaLo: Допустим, человеку этого не дано. Все хорошо, а говорить не может… Ну барьер у человека. Что делать?

Цицерон сказал: «Поэтами – рождаются, а ораторами – становятся». Поэтому – не бойтесь. Я тоже не могла, и ничего от рождения мне дано не было. Но ведь научилась же.

Когда я поступила в Университет имени Патриса Лумумбы и сдавала первую в своей жизни сессию, самая уникальная сдача состоялась на экзамене по страноведению. У нас был прекрасный преподаватель, страноведение он превратил в суперпредмет, самый интересный на факультете; мы узнавали обо всем, включая историю происхождения всех мировых религий, мировые экономические центры и геополитические войны. Все это давалось без цензуры, в очень популярной, интересной форме. В результате этого преподавателя «ушли» из института, так как его подача никак не соответствовала существовавшей в то время партийной идеологии. Увлеченная этим предметом, посетив все лекции и семинарские занятия, выучив досконально все билеты, я пришла на экзамен и обнаружила, что при этом не могу ничего сказать. Я как собака: все знала, все понимала, но сформулировать мысль была не в состоянии. Это было связано и с внутренней робостью, и с волнением, и со стеснительностью, и с косноязычием. То есть я прекрасно декламировала стихи и читала тексты в школе, прекрасно справлялась с сочинениями, но на устную импровизацию была неспособна. В крайнем случае – на какой-нибудь сухой, тоскливый пересказ. И, обнаружив это (поскольку на семинарских занятиях я отмалчивалась), молодой профессор неожиданно поставил мне пятерку, почти ничего не спрашивая. Но напоследок дал несколько советов: «Я знаю, что вы все знаете и что вы очень хорошо работали в течение года, но, если честно, вы очень плохо говорите, очень плохо выражаете свои мысли. Это ваша беда, у вас будет очень много проблем в жизни, и я бы на вашем месте начал учиться говорить». Я, естественно, спросила: «А как?» – «Ну как, очень просто, – ответил он. – Не отсиживайтесь на задней скамеечке на семинарских занятиях, а выступайте. Причем даже тогда, когда вы не готовы. Выкручивайтесь, преодолевайте себя и поднимайте руку».

Окрыленная этими идеями и одновременно расстроенная тем, что у меня такая беда, я взяла себя в руки и последовала совету. Сокурсники страшно удивились: обычно тихо как мышь сидевшая восточная девушка (единственная среди ста пятидесяти представителей мужского студенчества) вдруг резко начала активничать. Вначале меня трясло, я уговаривала себя, сопротивлялась, не хотела этого делать. Первые мои ответы звучали очень коряво. Но через год меня уже невозможно было остановить, а к концу обучения я была главным «говоруном» на факультете. Что называется, «птица-говорун обладала умом и сообразительностью».