Усни, красавица - [42]

– Но я подумала, – сказала Татьяна, – что мне все-таки надо зайти к себе в квартиру.

– А где это?

– Где Аленка жила. Это же теперь моя квартира! Я – наследница.

Наверное, формально так и было. Некогда, вернувшись в Москву, Татьяна подселилась туда, к Аленке с бабушкой. Потом она купила небольшое кооперативное жилье на «Аэропорте», где почти не бывала, потому что сдавала квартиру одному швейцарцу, предпочитая свежий воздух Переделкина.

Татьяна вытащила мужской бумажник, извлекла из кармашка небольшую фотографию хорошенькой, чернокудрой, с острым носиком девушки. И Лидочка наконец-то увидела Аленку.

– Она была полной? – спросила Лидочка.

– Нет, совсем худой. Чертами лица мы похожи, но должна тебе сказать, что в двадцать, даже в тридцать лет я была как тростиночка, а теперь вот – результат неправильного обмена веществ.

– Вы хотите туда пойти? – спросила Лидочка.

– Разумеется. Ты меня проводишь туда? Это два шага, всего два шага. А то я за себя боюсь. Я одна не выдержу!

– Конечно, – согласилась Лидочка.

Из двух бед ей выпала меньшая – хоть не надо ехать в морг. К тому же ей любопытно было побывать в той квартире.

В том, что в ее быстром согласии присутствовали и корыстные мотивы, Лидочка призналась лишь самой себе: ей хотелось увидеть то место, где стояла шкатулка, и, может быть, случайно заметить, как из-под комода высовывается уголок когда-то завалившегося туда дневника.

– Единственная деталь, – заметила Татьяна Иосифовна, – ключей у меня нет. Я их давно уже потеряла.

– А как же мы туда попадем?

– Я знаю из разговора с лейтенантом Шустовым, что ключи находятся у него. Он мне сказал по телефону. В крайнем случае отберем у Соньки. Ей они уже не понадобятся.

Лидочка позвонила в милицию, подошла Инна Соколовская, Лидочку она не узнала или сделала вид, что не узнала, но призналась, что лейтенант Шустов будет к десяти.

* * *

Пока они собирались да шли до милиции, с заходом на рынок – надо купить чуть-чуть зелени: Татьяна испытывает нехватку витаминов, пока отдыхали на скамеечке в коридоре милиции, Татьяна все говорила, но, к сожалению, не сказала ничего достойного запоминания. Мучения и лишения, которые ей пришлось претерпеть, долгие годы оставались лишь ее бедой и собственностью, но, когда она дожила до иных времен, она решила, что государство, общество и каждый отдельный член общества обязаны заплатить за причиненное ей зло. Причем это правило распространялось на всех жителей нашей страны, включая собственную дочь Татьяны, из-за чего и усугубились противоречия, а потом и вовсе вражда между этими женщинами. Так что и теперь Татьяна была убеждена в том, что ее беды, в число которых вошла и смерть дочери, должны разделяться остальными. Ближе всех была Лидочка, ей больше всех и досталось. Причем Татьяна нагружала своими терзаниями представителей человечества не поровну, а в зависимости от их податливости. Лидочка была мягкой и воспитанной, ей достался груз побольше. Соня – невоспитанная грубая эгоистка, значит, с нее и спрос меньше. Татьяна, как опытный сборщик налогов, чувствовала, с кого можно сколько взять, чтобы и по миру не пустить, и лишнего жирку не оставить.

Потому-то постепенно проявилась и главная цель приезда – не желание проводить в последний путь свою единственную дочь, а скорее опасение того, что эта Соня Пищик сегодня же вытащит из квартиры все ценные вещи, если она уже не сделала это с утра пораньше.

Главное – отобрать у нее ключи. И даже, может быть, срочно поменять замок, чтобы обезопасить память о девочке. Почему врезание нового замка называлось заботой о девочке, Лидочка не поняла. Да и не положено ей было понимать.

В отделении милиции было пусто – похоже, сегодня все сотрудники разъехались с утра по заданиям. Лишь в паспортном отделе толпились какие-то люди, приезжие, судя по одежде и смуглости. Лидочка первой сунула голову в кабинет Шустова. Тот сидел за своим столом, положив перед собой квадратный кусочек бумаги, затачивал, уперев концом в бумагу, карандаш. Лидочку он увидел сразу – смотрел на открывающуюся дверь. И был ей рад.

– Привет, – сказал он. – Мне Инна сказала, что вы звонили. Что стряслось? Кто обидел?

– Я к вам по делу.

– К сожалению, – он положил карандаш на стол, смял бумажку и кинул комочек в корзину. – К сожалению, все ко мне идут по делу, а я так хотел, чтобы от безделья.

Он уже увидел вплывающую в комнату тушу Татьяны Иосифовны и потому завершил фразу дипломатично:

– Хорошие примеры заразительны. Не зря я вас вчера так рано разбудил.

Он обогнул стол и вышел к ним навстречу, как делают демократически настроенные министры. Но у министров соответствующие кабинеты, а у Шустова комнатенка в десять квадратных метров, шкаф и сейф. Так что получилось тесно, и пришлось долго топтаться, прежде чем все расселись.

– А я уже догадался, кто вы, – сказал Шустов, приняв серьезный, соответствующий случаю вид. – Вы будете Татьяна Иосифовна Флотская, мать трагически погибшей гражданки Елены Флотской?

Лидочка оценила память Шустова. Тот понял ее удивление и объяснил, словно оправдываясь:

– Так я же это дело веду, мне его следователю передавать. Пока не передам, я всех свидетелей и родственников помню. А потом забуду, не бойтесь.