Условие. Имущество движимое и недвижимое. Разменная монета - [50]

— Куда? — спросил Фёдор Фёдорович, когда свидетели исчезли в толпе.

— К папе, — сказала Мила, — я звонила, он нас ждёт.

Фёдор Фёдорович зспомнил, что сделался не только счастливым мужем, но и зятем. Честно говоря, он как-то не рвался знакомиться с отцом Милы, да и она не торопила. Фёдор Фёдорович поехал к тестю, когда отлынивать стало совсем уж неприлично. Он ожидал увидеть эдакого библейского старца, мирно доживающего на даче, собирался выслушать неизбежные его воспоминания и наставления и уехать, чтобы вторично встретиться с ним уже на похоронах. Но ошибся. Старец оказался не таким.

Вообще в последнее время Фёдора Фёдоровича не оставляло чувство, что он совершенно не знает людей. Это было странно, так как раньше он придерживался обратного мнения. Как же глуп, самоуверен он был! Над Фёдором Фёдоровичем, должно быть, смеялись. Тс, с кем он был давно, как ему казалось, знаком, кого нисколечко не уважал, вдруг открывались с новых, неожиданных сторон. Незначительные на первый взгляд люди могли многое. В отличие, кстати, от значительных.

Сойдясь с Милой, Фёдор Фёдорович стал не вполне самостоятелен в своих литературных симпатиях и антипатиях. Одних где только мог хвалил, других язвительно поругивал. Это не слишком отягощало его совесть, так как ни тех, ни других он не читал, однако почему-то был уверен: и те, и другие пишут плохо.

Фёдора Фёдоровича кооптировали в комиссию, рассматривающую просьбы о выдаче денежных ссуд, пособий, распределяющую путёвки. Он, естественно, не ходил на заседания, но однажды Мила попросила, и он пошёл — произнёс речь в поддержку заявления какого-то человека, — Фёдор Фёдорович и не знал, что у них в организации есть такой писатель-натуралист, — выдать ему денежное пособие. А потом ещё раз ходил, убеждал комиссию дать «добро», чтобы тому же человеку оплатили бюллетень длиной в… полтора года. Кто ж виноват, что бедный природовед жил и не знал, что у него туберкулёз? Вот заключение врачей: страдает с такого-то времени. Что с того, что выяснилось только на прошлой неделе? У нас нет никакого морального права не оплатить…

Зато и дела Фёдора Фёдоровича пошли в гору!

Гадкий старик по фамилии Узел — заместитель директора издательства по административно-хозяйственной части, проработавший в издательстве пятьдесят лет и приобретший там совершенно не соответствующие своей должности власть и влияние, раньше изводил Фёдора Фёдоровича: никогда не выплачивал в срок авансы и одобрения, тянул сколько мог с окончательным расчётом за книгу, вечно норовил урезать тираж, назначить самую отвратительную бумагу, вместо твёрдой обложки в последний момент сунуть мягкую… «Что вы, молодой человек, смотрите на меня, как домохозяйка на таракана? — распалялся Узел, едва только Фёдор Фёдорович переступал порог его крохотного, заваленного папками, кабинетика. — Нет денег! Да что вы суёте мне под нос ваш договоришко? — визжал, брызгая слюной, раскатывал „о“, переходил почему-то с „е“ на „э“, с „ы“ на „и“ и наоборот. — Плэвать мнэ на подпысь дырэктора! В кассе ыздательства сэйчас дэнэг нэт! Ви опоздали, утром были, а сэйчас нэт! Ви что, умыраэтэ с голоду? Вам нэчэм кормыть дэтэй?» Такая необъяснимая ненависть ошеломляла, сбивала с толку. С другими, по слухам, Узел обходился ещё круче. Выходит, чувствовал силу, раз так распоясывался. Со старой шпаной предпочитали не связываться. Фёдор Фёдорович чуть не выронил трубку, когда вдруг Узел позвонил ему сам, сообщил, что договор на очередную книгу подписан, ставка гонорара установлена на пятьдесят рублей больше, чем раньше, деньги уже перечислены на сберкнижку. Голос Узла приветливо рокотал в трубке, Фёдору Фёдоровичу было интересно, помнит старая шпана, как прежде издевался над ним?

…Когда Фёдор Фёдорович только развёлся с женой и поселился на пустующей даче приятеля, ушедшего в плавание, тайные его недруги — у кого из пишущих их нет? — решили, что с ним можно не церемониться. Прежде, вероятнее всего, их удерживали авторитет и должность жены, хотя она и пальцем бы не пошевелила, чтобы его защитить. Но недруги об этом не знали. Теперь их ничто не удерживало. Рукопись Фёдора Фёдоровича была неожиданно отправлена на дополнительную рецензию, выброшена из плана выпуска. Обо всём этом он узнал из сухого официального письма, пришедшего из издательства на старый домашний адрес, полученного им с опозданием.

Мила сказала, что надо немедленно идти к Боре Супову. «К Супову?» — изумился Фёдор Фёдорович. Вот к кому, признаться, ему бы никогда не пришло в голову идти. Боря Супов был тихим замотанным молодым человеком в отделе литературы областной газеты. Непонятный вечный испуг застыл в его глазах. Казалось, Боря родился на свет с этим испугом. Он никогда никому ничего не обещал, элементарнейшее дело топил в словах, с благоговейным ужасом поднимал палец вверх, имея в виду мнение начальства, перед которым он будто бы трепетал. Боря работал в газете лет десять и за это время даже не сумел дорасти до заведующего отделом, ходил в литсотрудниках. Фёдор Фёдорович не понимал, почему Боря так держится за ничтожнейшее местечко. Зарабатывал бы какими-нибудь переводами. «Боря, — сказал он однажды, — тебе надо было уйти, когда взяли третьего нового заведующего. Где твоя хвалёная гордость? Сколько сменилось на твоём веку заведующих?» — «Шесть», — скромно потупился Боря, однако в глазах блеснула злоба. Выходит, гордость у него была. За все десять лет, что Боря работал, фамилия Фёдора Фёдоровича ни разу не была упомянута на страницах газеты. И вот к такому человеку, оказывается, надо идти. Да Мила спятила! Но Мила знала, что делала. На сей раз Фёдор Фёдорович встретил совершенно другого Борю…