Ускользающая мишень - [44]

По телевизору передавали новости. На Дунае бомбили мосты. Камеру установили в кабине самолета, и было хорошо видно, как сначала цель берется компьютером в квадрат, а затем — после нажатия кнопки — мост разлетается, словно игрушечный. Скорее всего, это были съемки Си-эн-эн, Павел так решил, потому что авторы не монтировали разговоры с перекошенными от ужаса лицами сербов.

Он невольно вздрогнул. В ушах его начал медленно нарастать пронзительный вой сирен…

— Что ты делаешь в следующую среду? — спрашивала его тем временем лежавшая рядом женщина. — Как насчет того, чтобы повторить все это?

Вой постепенно достигал апогея, заглушая все вокруг…

— Почему ты молчишь? — спросила балерина.

У Павла округлились глаза, пальцы сжались в кулак и побелели. Он знал, что нужно перетерпеть еще несколько бесконечных секунд. Дернул же его черт включить телевизор и попасть именно на бомбежку! Сколько раз он давал себе слово больше никогда не смотреть новости…

— Ты можешь мне ответить?! — заорала вдруг у него под ухом бывшая балерина.

Он посмотрел на нее так, как будто только что увидел.

Боль разжала свои тиски, медленно выпустила из своих холодных объятий…

— Ты видишь, что я занят? — стараясь говорить спокойно, произнес Лагутин. — Кстати, в следующую среду я тоже буду занят. Как и в другие дни. Я ясно излагаю?

— Хам! — выплюнула она. Он смотрел на нее отсутствующим взглядом, он умел иногда так смотреть.

— До свидания, — сказал он ей.

Она быстро собралась и ушла. Только перед тем, как изо всех сил хлопнуть дверью, она чуть задержалась:

— Еще вчера было понятно, что ты быдло. Когда ты наконец все вспомнишь, ты поймешь, что я имею в виду.

И так шарахнула дверью, что натурально посыпалась штукатурка. Что же он творил-то там вчера на этой презентации? Господи, лишь бы никого не подстрелил…

Минут сорок Павел изнурял себя контрастным душем: от ледяной воды до почти кипятка. Постепенно мозги приходили в рабочее состояние. После бритья он почувствовал, что может наконец назвать себя дееспособным.

Надев свежую рубашку, он вышел из дому, расточая далеко окрест аромат одеколона «Президент». Запах хорошего одеколона вперемешку со стойким перегаром производил на соотечественниц неизгладимое впечатление. Павел давно нашел применение этому парадоксальному факту.

Он поймал такси и поехал в управление…

В салоне такси были открыты все окна, но от жары это не спасало. Продуваемый со всех сторон горячими, словно в пустыне, ветрами, Павел проклинал московскую жару и мысленно подгонял таксиста, мечтая о кондиционере в своем родном кабинете…

Его мозги так расплавились, что он чуть не забыл заплатить за проезд. Водитель едва успел поймать его за руку, чтобы в нелицеприятных словесных оборотах объяснить, в каких частях человеческого тела, в основном женского, он видел таких интеллигентных жлобов, как Павел. Лагутин несколько раз покаянно кивнул, потом ему надоело слушать эту ахинею, и он легонько ткнул таксиста в особую точку над солнечным сплетением. Черный пояс по киоку-шинкай[8] остался черным поясом даже во время тяжелого похмелья. Таксист захлебнулся воздухом, тихо сполз на свое сиденье и замолчал, не в силах издать ни звука. Слава богу, обошлось без травм.

Войдя в управление, Павел понял, что проголодался. То ли от «разговора» с таксистом, то ли просто из-за вчерашнего, живот стал подавать такие отчаянные сигналы, что он чуть ли не автоматически, забыв даже о прохладе кондиционера, направился в сторону буфета…

«Если при твоем появлении все поворачивают головы в твою сторону, значит, ты или поп-звезда, или дебошир…» Он вспомнил эту фразу из недавнего выступления шефа на одной из утренних летучек, когда вошел в зал, наполненный жующими знакомыми. Лагутина просто сверлили взглядами — кто осуждающими, кто удивленными. Павел опустил глаза, нахмурился.

«Что же я там вчера натворил? Черт, мне это совсем не нравится. Все уже всё знают, а главный виновник, то есть я, ни ухом ни рылом…»

Он любезно здоровался со всеми, с кем встречался глазами, и, как обычно, подмигивал тем женщинам, которые этого заслуживали. Взяв холодную ура! — окрошку и компот, расположился за свободным столиком и с наслаждением отправил ложку прохлады в свой кипевший от перегрева желудок.

Но нет в жизни счастья. Не успел Павел как следует почувствовать разницу между прошлым состоянием своего измученного организма и нирваной под воздействием окрошки, как прямо напротив него возник сослуживец. Кивнув, он бесцеремонно уселся за столик.

— Старик, — душевно начал он, и Лагутин тут же понял, что неприятности только начинаются, — как ты себя чувствуешь?

Павел кивнул и что-то промычал, не желая ему в угоду поспешно глотать и отвечать одновременно.

— Как твоя голова? — продолжал сослуживец. Лагутин наконец проглотил и посмотрел ему в глаза. Этот почему-то не любил, когда ему смотрели прямо в глаза, сразу отводил взгляд. Так что Павел знал, что делал.

— Денег не дам, — сказал ему Павел. Это было несправедливо. Обычно у него никогда не просили взаймы. Знали, что денег у Лагутина никогда нет. Но настроение с утра было настолько паршивым, что захотелось кому-нибудь нахамить.