Ушли клоуны, пришли слезы… - [135]

Да, в этом ты весь, весь, всю свою долгую, трудную жизнь, подумала Норма. Сейчас она опять держала его за руку. Когда они пролетели Сен-Мало, Норма посмотрела вниз и увидела, что они уже над Ла-Маншем — вода слепила с такой силой, что она невольно зажмурилась.

17

Пройдя по небольшому летному полю, они вошли в холл маленького аэровокзала. Проверка документов отняла много времени. Стоя перед застекленной стеной, Норма видела старые пальмы в большом парке, лимонные деревья и пинии, здесь росло множество фуксий, камелий, гортензий и других цветов. Ей вспомнилась Ницца, цветы и деревья под изумительным небом Лазурного берега, и снова ее охватило это удивительное чувство уединенности и сладкого головокружения. Чему ты удивляешься, дуреха, все это растет и цветет здесь потому, что рядом протекает Гольфстрим. А все-таки странно, подумала она, та же пышная красота, то же неистовство красок.

Мужчины ходили здесь в беретах, как французы, наряду с английским здесь объяснялись по-французски и вдобавок на каком-то напоминающем французский диалекте.

К ним подошел какой-то человек в костюме цвета хаки.

— Вам, очевидно, потребуется такси, — весьма любезно и в то же время не допускающим возражения тоном проговорил он. — У нас их много. Рекомендую взять японский «лендровер». Места для всех хватит!

Он перехватил чемодан у Вестена и направился впереди всех к хромированной машине на высоких колесах. У него были повадки британского офицера и джентльмена, сходство довершала манера подкручивать кончики своих пышных усов.

— Роджер Хардвик, — представился он, когда они попросили отвезти их к «Крылу ангела». — А, вы гости мистера Милленда, — сказал он, подкручивая усы. — Он ваш друг?

— Да, — сказал Вестен. — Он пригласил нас в гости. Скажите, какой, в сущности, на острове официальный язык?

— В общем — английский, — ответил Хардвик. — Но совсем недавно это был французский, и до сих пор во время официальных церемоний и в судебных инстанциях документы подписываются на французском языке тоже. А в церквах после английских молитв их читают и по-французски.

— А что это за странный диалект, на котором здесь разговаривают?

— Патуа, — ответил Хардвик. — Это патуа. Можно сказать, пережиток тех времен, когда здешние жители были подданными нормандского герцога. Norman French. Средневековый французский. Здесь, на юге Гернси, многие говорят на патуа. Особенно в пабах и пивных. В последние годы на Гернси образовались целые группы людей, говорящих исключительно на патуа. Кто-то фрондирует, а кто-то искренне хочет вернуть к жизни древнюю культуру и традиции. Делают одно, а стремятся к разному. Вы — немцы?

— Да, — подтвердил Вестен.

— Ну и заваруха здесь была во время войны, при немцах, — сказал Хардвик. — Мы жили в оккупации. Сами представляете. А с конца сорок четвертого года фрицы у нас так голодали, что до мая сорок пятого им помогал продуктами Международный Красный Крест. Они были совершенно отрезаны от всякого снабжения. Вы не обижаетесь, что я так говорю?

— Ничуть, — ответил Вестен. — А теперь у вас много немецких туристов, не так ли?

— Хватает, — сказал Хардвик. — Учтите, что налоги у нас не превышают двадцати процентов. Так что иностранной публики здесь предостаточно. Многие живут на маленьких островах. Кроме того, есть масса подставных фирм. Да, а сейчас мы выезжаем на одну из самых красивых улиц, рю де л’Эглиз. Между прочим, — продолжал словоохотливый водитель и гид, — когда война закончилась, Ричарду Хьюму был всего год. Нам война обошлась в мировую империю, а вам — в раздел страны и «экономическое чудо». Похоже, проигравшие в этой войне оказались в выигрыше. У нас никто против немцев ничего не имеет, что было, быльем поросло. Да и то сказать, эти солдатики к нам не по своей воле пришли. Правда? Может, только некоторые… Э, война — самое пакостное дело в мире. У вас есть великий поэт — Брехт. То-то вы удивились, что я его знаю? А? Вот, и Брехт написал, что война не сама по себе приходит, как дождь, а ее делают те, кто хочет на ней нагреть руки. Великий он человек, Брехт.

— О да, — согласилась Норма.

— Вы что-то начали о Ричарде Хьюме? — спросил Вестен.

— Ах да, — спохватился Хардвик. — Он еще мальчишкой начал собирать брошенное немецкое оружие. Фрицы оставили в пещерах и закопали в ямах много совсем нового оружия. У них здесь был даже подземный госпиталь. Ну, Ричард таскал отовсюду помаленьку. Видите эти два маленьких коттеджа за кладбищем? Это, между прочим, Музей немецкой оккупации. Хьюм оттащил туда тридцатисемимиллиметровую зенитку и даже башню французского танка фирмы Рено. Это я вам только парочку крупных экспонатов назвал.

— Башню французского танка? — удивился Вестен. — А как он сюда попал?

Хардвик рассмеялся.

— После победы над французами немцы перевезли сюда и французские танки, и много разного другого добра. А теперь все собрали в музее. Смешные люди, правда?

— Смешные? — переспросила Норма. — Скажите лучше — сумасшедшие.

— О’кей, пусть будет — сумасшедшие, — кивнул Хардвик. — Я не против, мэм.

Через несколько минут они оказались на берегу. Море слепило глаза.