Ушкуйники - [65]

– Зачем?!

– Потом объясню… – отмахнулся Горислав. – А еще мне потребуются тряпки – старые рубахи, портки… Словом, любая ветошь. А также несколько глиняных горшков или кувшинов.

Свойства «воды жизни» Гориславу были хорошо известны. Поначалу ее привозили в Киев генуэзские купцы, и использовалась она исключительно для лечебных целей, ибо была очень дорога. Когда же народ распробовал «воду жизни» на вкус, то скоренько переименовал ее в «хлебное вино», а спустя некоторое время научился изготавливать и сам. Разумеется, уже не только для врачевания. Мало того, что хлебное вино было весьма забористым, так оно еще и превосходно горело, и это его свойство вызывало у людей восхищение, граничащее с преклонением. Многие вообще считали прозрачную пьянящую жидкость с резким запахом даром богов.

Спутники Горислава, с ходу поняв его замысел, развили бурную деятельность. Сначала они выбили из всех бочонков пробки и вставили в отверстия фитили, смоченные в «воде жизни», а затем разожгли в жаровне угли, чем вызвали безмерное удивление у глазевших на их действия ганзейцев.

Тем временем корабли пиратов почти уже поравнялись с коггом. Действовали они слаженно, по давно отрабтанному методу: тотчас принялись зажимать судно Брамбаха в тиски, заходя с двух сторон.

– Добросишь? – спросил Горислав Стояна.

– А то… – широко улыбнулся парень. Бочонки с «водой жизни» весили не более восьмидесяти фунтов, а он такой вес и тяжестью-то не считал.

– Вот и отлично, – похвалил Горислав. – Будешь по моей команде бросать их вместе с зажженными фитилями на вражеские палубы. А мы, – он обернулся к остальным товарищам, – будем прикрывать его щитами.

Как ни странно, арбалетчики тоже начали повиноваться приказам лже-Токлера: они сразу почуяли в нем командира с большим опытом. И когда Горислав дал команду стрелять по кораблям «Виталийских братьев», арбалетчики, хотя расстояние для прицельной стрельбы было еще, на их взгляд, великовато, медлить не стали. Первым делом они начали бить по «вороньим гнездам» (так приказал Токлер) и благодаря большой скученности в них пиратов-стрелков очень скоро произвели в рядах противника существенное опустошение: практически каждый арбалетный болт достигал живой цели.

Пока длилась перестрелка, корабли сблизились едва не вплотную. И тогда в дело вступил наконец Стоян. Стоя на корме когга и будучи прикрыт щитами товарищей, он принялся швырять на палубы пиратских кораблей сначала бочонки с зажженными фитилями, а следом – горшки с пылающими угольями. По счастью, борт когга был несколько выше борта вражеской посудины, поэтому бочонки падали и разбивались именно там, куда силач-новгородец и намеревался ими угодить. Если фитиль на бочке случайно затухал, ему на помощь приходили уголья, и вскоре «aqua vitae», мгновенно воспламеняясь, горела голубоватым пламенем уже повсеместно. Горючая жидкость стремительно разливалась по палубам, просачивалась в набитые разным барахлом трюмы, и совсем скоро «братья» перестали соображать, что им делать: то ли идти на абордаж, то ли гасить пожар.

Но все-таки абордажной команде одного из кораблей удалось проникнуть на борт когга. Пока арбалетчики купца-ганзейца расстреливали «вороньи гнезда», орава «виталийцев» пробила брешь в защитниках левого борта и высыпала на палубу когга с гиканьем и свистом в предвкушении скорой победы: ну как в самом деле сможет противостоять им горстка людей, пусть и вооруженных, если одна только их абордажная команда втрое превосходит по численности экипаж противника?

Оставив подожженный пиратский корабль на попечение группы арбалетчиков, Горислав с товарищами врубились в орущую толпу «Виталийских братьев». Более того, принялись орудовать мечами с такой скоростью и сноровкой, что от неожиданности у пиратов аж в глазах зарябило. Свид с Носком прикрывали Горислава и Венцеслава с тыла, а Стоян, схватив толстую дубину, собственность корабельного плотника, начал размахивать ею словно мельница крыльями, круша ребра и черепа всем, кто подворачивался под руку.

Вдохновившись примером бесстрашных рыцарей, уже прорубивших в толпе пиратов несколько улочек и переулков, вступили в бой и раззадорившиеся наемники. Сеча приняла еще более ожесточенный характер.

Носок и Свид нашли, что называется, друг друга. Оба юркие, точно хорьки, и свирепые, как волки, забравшиеся в овчарню, они резали «Виталийских братьев» словно баранов. И тот и другой предпочитали орудовать саблей, хотя в левой руке у каждого был зажат еще и нож. Так что если даже противнику и удавалось парировать сабельный выпад, его тут же настигал ножевой смертельный удар.

Особой беспощадностью отличался Свид. Казалось, он родился с клинком в руке. Его нож порхал в воздухе словно ласточка, и разил, как змея, а саблей он в основном отвлекал внимание противника. В крови с головы до ног, Свид выглядел страшнее исчадия ада. Один из пиратов сиганул за борт от одного только его вида. Впрочем, за первым «пловцом» вскоре последовали и другие «братья» – из тех, кому повезло остаться в живых.

Когг начал постепенно удаляться от места схватки, и радостные победители долго еще наблюдали за барахтающимися в холодной балтийской воде недобитыми членами абордажной команды. Равно как и за разбойниками, метавшимися по палубе объятого пламенем корабля в тщетных попытках погасить пожар. Когда же «Виталийские братья» скрылись за горизонтом, палуба когга превратилась в лазарет: все разом вспомнили о своих ранах, обращать внимание на которые в пылу битвы было недосуг. По счастью, один бочонок «воды жизни» на купеческом судне сохранился нетронутым, следовательно, заражение крови раненым не грозило.