Ушкуйники - [46]
Если дорогими одеждами тевтонцы могли покрасоваться только на турнирах, то во время братских застолий они не отказывали себе ни в чем. Наверное, возмещали таким образом лишения Крестовых походов, когда приходилось довольствоваться подчас лишь черствой лепешкой да кружкой затхлой стоялой воды, ценившимися в пустыне на вес золота.
У входа в зал вернувшемуся на пир Генриху фон Плоцке попался под ноги пес, и он злобно пнул его. Пес сначала оскалился и зарычал, но, чутко «унюхав» состояние главного господина, поджал хвост и предпочел убраться от греха подальше. Забыв обиду, он присоединился к своим сородичам, привычно промышлявшим сбрасываемыми им прямо на пол костями и прочими вкусными огрызками.
То были рослые, устрашающего вида доги, боевые псы рыцарей-тевтонцев. Перед боем на них надевали специальные доспехи, которые состояли из металлического панциря, закрывавшего спину и бока, и кольчуги для живота и наиболее подвижных частей тела. Перед битвой с вражеской конницей на головы догам водружали еще и металлические шлемы с шипами. Но главным оружием боевого пса был ошейник, усаженный длинными лезвиями. Ошейник закрепляли таким образом, чтобы верхнее лезвие, предназначенное для вспарывания животов лошадям, не переворачивалось ни вниз, ни в сторону и не могло поранить саму собаку. На пиры же боевых псов «приглашали» специально: чтобы лучше признали своих хозяев и впредь нападали только на врагов.
Вернувшись в кресло во главе стола, маршал попытался натянуть на узкое, как лезвие топора, лицо приветливое выражение, приличествующее гостеприимному хозяину. Но поскольку скулы все еще были сведены от ярости, вместо улыбки получилась кривая гримаса. Собственно, Генрих фон Плоцке возвратился сюда лишь ради последнего объявления герольда. Поэтому тот, едва завидев маршала, поспешил занять место на высоком помосте, предназначенном для менестрелей. Сегодня, правда, музыкантов не было: их приглашали лишь во время визитов в Кёнигсберг коронованных особ с дамами, обожавшими танцы.
– Слушайте все! – начал герольд с традиционного вступления. – Доблестные рыцари, объявляю от имени сеньоров-судей! Да явятся обе ваши партии завтра в полдень на ристалище в строю и латах, готовые к турниру! Ибо в должный час судьи разрубят канаты, разъединяющие зачинщиков и защитников, и начнется ристалище, за победу в котором определены богатые дары! Уведомляю также, что никто из вас не вправе приводить с собою конных слуг свыше положенного числа, а именно: четверо слуг – для графа, трое – для барона, двое – для рыцаря и один – для оруженосца! Пеших же слуг можно приводить сколь угодно, ибо таково есть повеление судей!
Данное объявление герольда означало окончание пира. Рыцари вмиг словно бы протрезвели: лица их приняли серьезное и озабоченное выражение. Каждый понимал, что пора уходить на отдых, ведь завтра потребуется много сил и энергии.
…Над проблемой поиска недостающих бойцов Завиша из Гур продолжил ломать голову с самого утра. К сожалению, все те, на кого он рассчитывал – поляки Винцент из Гранова и Ян из Щекоцина, а также француз Жоффруа де Брасье из Лотарингии, – в первый же день турнира травмировались и теперь ничем не могли помочь защитникам.
Как и все приглашенные рыцари, поляк прибыл в Кёнигсберг за четыре дня до начала турнира. Въезд в город запомнился особо: истосковавшиеся по красочным зрелищам местные жители встречали гостей как героев, только что вернувшихся с войны с победой.
При въезде всегда соблюдался общепринятый порядок: во главе кортежа неспешно вышагивал боевой конь с плюмажем на голове, бубенцами на шее и в прикрывавшей круп яркой попоне, по обеим сторонам которой красовался вышитый герб рыцаря. Дестриэ управлял малолетний паж в легком седле, а за ним ехал – на курсере[85] – и сам рыцарь. Далее шествовали оруженосцы и слуги, конные и пешие. Замыкали же шествие два трубача, трубившие столь звонко и громко, что, казалось, в состоянии были разбудить даже мертвецов в могилах, а не то что легких на подъем горожан.
Проследовав в город, каждый рыцарь занимал отведенные ему апартаменты (обычно на втором или третьем этаже гостиного здания), где первым делом выставлял на улицу свои знамя и пеннон, а под окном вывешивал специальное полотнище с нашитыми на него изображениями герба и турнирного шлема. Сей ритуал назывался «дать свой герб в окне».
Как и большинство приглашенных на турнир рыцарей, поляк обосновался в Альтштадте, в одном из лучших постоялых дворов, носившем название «Святая пятница». Сейчас гостиный двор буквально кишел оруженосцами и слугами: ради похвалы господина они готовы были из шкуры лезть, изображая повышенное служебное рвение. Одни лишь конюхи с утра до вечера занимались важным и серьезным делом: ухаживали за боевыми конями, коих холили и лелеяли с тщательностью порою большей, нежели некоторые зажиточные горожане проявляют к своим детям.
Чтобы несколько развеять черные мысли, Завиша накинул на плечи кафтан и спустился во двор к коновязи, где конюх Мацей обихаживал его любимого гнедого по имени Ястреб.
