Ущерб тела - [12]

* * *

Ренни опоздала к ужину. Ей приходится ждать у стойки, пока для нее накроют столик в ресторане. За стеной, в кухне, на пол обрушился поднос со столовыми приборами, послышалась приглушенная ругань. Через пятнадцать минут вышла официантка и строго сказала, что Ренни может пройти, – словно это был не ресторан, а зал суда.

Когда она подошла к входу в ресторан, оттуда вышла женщина с загаром чайного оттенка. Косы из светлых волос оплетают голову, ниже пурпурное платье без рукавов с оранжевыми цветами. Ренни кажется себе выцветшей.

Женщина улыбается ей сверкающими зубами, глядит голубыми кукольными глазами.

– Приветик! – говорит она.

Ее дружелюбный, сияющий взгляд напоминает Ренни отработанную манеру администраторш в ресторанах сети «Холидей Инн». Ренни ждет, что та добавит: «Хорошего дня». Улыбка все не сходит с лица женщины, и Ренни забеспокоилась, а вдруг они знакомы. Впрочем, она понимает, что этого не может быть, и улыбается в ответ.

На столах крахмальные белые скатерти и винные бокалы, внутри которых салфетки, сложенные наподобие веера. К цветочной вазе – один стол, один гибискус – приставлена карточка с напечатанным текстом – меню, но символическое, потому что выбора на самом деле нет. Еду приносят три официантки, в голубых платьях с расклешенной юбкой, в белых фартучках и чепчиках. Они не говорят ни слова и не улыбаются; возможно, им пришлось прервать собственный ужин.

Ренни начинает сочинять текст, по привычке и чтобы убить время, хотя вряд ли «Сансет Инн» будет отмечен в ее статье.

Интерьер неброский, до боли напоминающий провинциальные английские отели с их цветочными обоями и парой-тройкой эстампов со сценами охоты. Потолочные вентиляторы – приятный штрих. Мы начинаем с местного хлеба и масла – пожалуй, немного сомнительной свежести. Затем приносят (она поглядела в меню) тыквенный суп, впрочем, отнюдь не в диетической версии, возможно привычной для североамериканцев. Мой сотрапезник…

Но у нее нет сотрапезника. В подобных текстах необходимо присутствие собеседника, пусть и выдуманного. Мысль о том, чтобы пойти в ресторан и сидеть там в одиночестве, кажется читателям слишком тоскливой. Им нужен задор, намек на флирт, не помешает винная карта.

Но Ренни забывает об этом, потому что приносят ростбиф, слишком тонкий, песочного цвета и покрытый соусом, смахивающий на полуфабрикат. Гарнир – кусочек батата в форме кубика и нечто светло-зеленое, видимо переваренное. Такое можно есть только с голодухи.

Ей вспомнилась ироническая статья, которую она написала несколько месяцев назад, о разных фастфудах. Это было для «Пандоры», для раздела «Свингующий Торонто». Как-то она написала для них статью о том, как кадрить мужчин в ландроматах, ненавязчиво и безопасно, с перечислением «хороших» ландроматов. Посмотрите на его носки. А если он просит одолжить ему порошок – это дохлый номер.

Статья про рестораны фастфуда называлась «Вкусняшки с запашком», а подзаголовок (не ее авторства) гласил: «Подумай, прежде чем зайдешь: вина и хлеба здесь не найдешь».

Она посетила каждый Макдоналдс и KFC в центре города, честно пробуя по кусочку каждого продукта. Мой сотрапезник решился на Эгг Макмаффин и считает, что начинка жидковата. А у меня были холодные булочки.

Ренни тыкает вилкой в незнакомые овощи на тарелке и оглядывает зал. Кроме нее есть только один посетитель, мужчина, он сидит в дальнем конце зала и читает газету. На его тарелке нечто, напоминающее лаймовый желатин. Интересно, если бы они находились в ландромате, стала бы она его кадрить? Он перелистнул страницу и улыбнулся ей с заговорщицким видом, что заставило ее опустить глаза. Она обожает наблюдать за людьми, но не любит, когда ее за этим ловят.

Зрительный контакт – это первый шаг. Она не удивляется, когда он складывает газету, встает и идет к ее столику.

– Как-то глупо сидеть в разных концах пустого ресторана, – говорит он. – Кажется, кроме нас, здесь никого нет. Вы не против?

Ренни говорит:

– Нет.

У нее нет никакого желания его кадрить. На самом деле она никогда не знакомилась в ландроматах, только закидывала удочку, но вскоре объясняла, что проводит исследование. Она всегда так говорит в случае необходимости. И не рассчитывает на вежливую реакцию.

Он подходит к двери в кухню и просит еще один кофе, одна из официанток приносит чашку, а заодно все ту же зеленую субстанцию для Ренни. А потом, вместо того чтобы вернуться на кухню, садится на только что покинутое место и доедает десерт, вперив в мужчину недобрый взгляд. Он сидит к ней спиной, так что ничего не видит.

– На вашем месте я бы не рисковал, – говорит он.

Ренни рассмеялась и стала присматриваться к нему получше. До операции они с Иокастой часто играли в такую игру, на улицах, в ресторанах. Выбираешь мужчину, любого, и ищешь у него самую выдающуюся черту. Брови. Нос. Фигуру. Если бы это был твой парень, как бы ты его изменила? Короткая стрижка? Водолазный костюм? Игра довольно жестокая, Ренни это признавала. А Иокаста нет. «Слушай, подруга! – говорила она. – Да мы им честь делаем».

Ренни уверена, что этот мужчина не поддался бы изменениям. Во-первых, он слишком стар и вышел из возраста «лепки». Ренни решила, что ему не меньше сорока. У него легкий загар, вокруг глаз лучиками залегли морщинки. Щеточка усов, удлиненная стрижка постхипповской эпохи – уши закрыты до мочек, сзади небольшой хвостик; не очень аккуратная, словно он стрижется сам, кухонными ножницами. На нем шорты и желтая футболка без надписей. Ренни это нравится: когда только появились футболки с «девизами», было прикольно, но теперь она считает, что это признак инфантильности.