– Э? – Управляющему почудилось, будто его приподняли. В глазах зарябило. – М-гм… э… э…
Уходя, Чэн Ши-лю столкнулся у дверей с Бэем, пожал плечами и непринужденно рассмеялся.
Оставшиеся долго с недоумением разглядывали друг друга и не знали, о чем говорить, словно впервые встретились.
Усатый Бэй покачал головой и холодно усмехнулся: «Дерьмо». Потом, выколотив трубку об пол, забормотал:
– Когда солдаты восьми держав вошли в столицу,[7] они до основания разрушили город! А почему? Мы сами беду накликали!
Управляющий поднялся, ощутив потребность пройтись, однако ступал неуверенно, держась обеими руками за край стола. По правде говоря, слова Чэн Ши-лю на него подействовали. Пожалуй, лучше всего сказать все откровенно и попробовать договориться с Бэем! Поколебавшись с минуту, он тихо спросил:
– Может, пожертвуем что-нибудь? А?
Бэй вытаращил глаза:
– Что?
– Нет… нет… – Чжун Ци напрасно старался подавить икоту. – Чэн Ши-лю! Ай! Чэн Ши-лю, э-э… все же он славный малый…
Вдруг Чжун Ци показалось, что в комнате так темно, будто небо заволокло тучами. Руки, которыми он упирался в край стола, ослабли, но он собрал все свои силы и медленно сел, стараясь не потерять равновесия.
Лицо компаньона исказила злоба. Он плюнул прямо на стенку и заорал:
– Хочешь жертвовать – жертвуй! Меня это пе касается!
Он даже подскочил от негодования, схватил трубку, замахнулся, словно хотел ударить своего приятеля, и, с силой хлопнув дверью, выбежал из комнаты.
– Ничтожество! – скрежетал зубами Бэй. – На пять юаней в месяц, которые присылает ему зять, он еще собирается пагоду строить! Благочестивец какой выискался!.. Хорош бы он был без помощи зятя!..
У дверей своей комнаты старик овладел собой и осторожно, чтобы не сломался замок, повернул ключ.
Ровно в пять снова явилась учительница Цзун. «Баба не баба, мужик не мужик», – подумал Усатый Бэй, подсматривая за нею из окна. Когда она вошла в комнату управляющего, Бэй приник ухом к стене и стал слушать. Чутье подсказало ему, что его друг уже расписался в книге пожертвований.
Строит из себя добряка, дерьмо этакое! Теперь слывет в землячестве порядочным человеком и даже привратник будет относиться к нему с уважением.
«Пожертвовал все же, а! Пожертвовал!» – шептал Бэй, медленно распрямляясь. Его обманули! Обошли! Теперь все станут тыкать в пего пальцами, осуждать – мол, во всем землячестве у него одного мелкая душонка! Он до боли сжал губы, потом хрипло выругался.
Если уж он допустил, чтобы Чжун Ци купил себе доброе имя. то почему бы и ему не последовать примеру друга?
Бэй запер дверь и отправился на поиски Чэн Ши-лю.
– Э… этот… Э-э… Сколько записал за собой господин управляющий?
Когда была названа сумма, Бэй умиленно заулыбался и, прищурившись, покосился на женщину с коротко подстриженными волосами:
– Это правда? Можно и один мао?
Учительница, недовольная тем, что помешали ее беседе с Чэн Ши-лю, нахмурилась, но все же хотела ответить, однако, взглянув на Чэн Ши-лю, улыбнулась: гоноша сидел, развалясь в кресле, и смотрел на Усатого Бэя с полным безразличием.
Это озадачило старика. Он стал кланяться, не переставая приговаривать:
– Я вот тоже пришел… Принес мао… Нет, нет, погодите записывать. Сейчас схожу к себе и принесу шесть мао…
Он засеменил было к выходу, но в дверях обернулся:
– Э-э… А правда, что крупные чиновники тоже подписались? И-и… и в газетах напечатают благодарность?
– Никакой благодарности не напечатают, господин Бэй!
– То есть как это не напечатают?! Люди сделали доброе дело…
Женщина усмехнулась, а за нее ответил Чэн Ши-лю, пожав плечами и явно насмехаясь над Бэем:
– Ведь дело это незаконное! Кто станет о нем сообщать в газетах?
– Незаконное?
Усатый Бэй остолбенел. Но тут его осенило – спасен!.. И началось:
– Ну нет, тогда я не согласен! Пойти на преступление? Против закона? Не могу я, уважаемые. Ни за что не решусь! Шестьдесят лет я прожил честно, а теперь меня толкают на преступление? Я, брат Ши-лю, ты знаешь, всегда принимаю близко к сердцу дела других. Если что нужно – пожалуйста… Но на преступление не пойду. Ни за что!
У Бэя задрожали колени, и, бормоча ругательства, он скрылся в своей комнате.
