Уроки зависти - [53]

– Папа! – Бернхард встал. – Люба устала и хочет спать. Пойдем, я помогу тебе лечь.

Наверное, кирш наконец подействовал на Клауса не возбуждающе, а так, как в конце концов и действует крепкое спиртное, – как удар по голове. Он послушно поднялся из-за стола, уронив стул, и, тяжело опираясь на руку сына, пошел вместе с ним из комнаты.

– Я сейчас вернусь, – сказал Бернхард уже от двери.

Люба подняла упавший стул. Судя по всему, Рождественский сочельник был окончен. Что и говорить, приятного в нем оказалось мало. Разве что спинка косули да настоящий брют.

Она накрыла блюдо с остатками мяса большой металлической крышкой. Наверное, надо было его куда-нибудь убрать, но Люба понятия не имела куда.

Бернхард вернулся через пять минут.

– Извини, Люба, – сказал он.

– Что извинять? – пожала плечами она.

– О, есть что. Мой отец не должен был портить тебе вечер своими… как это?.. Откровениями. Это может быть совсем не интересно тебе, знать про его молодость. Но, с другой стороны… – Он посмотрел на Любу тем прямым взглядом, который, она уже поняла, был у отца и сына одинаковым. А может, и не только у этих отца и сына. – С другой стороны, – повторил Бернхард, – мой отец сказал то, что для него самое главное. Это было с его стороны прямо и честно, а значит, уже не так важно, тактично это было или нет для праздничного вечера.

Люба не знала, что на это ответить. По правде говоря, ей это было и не очень понятно, и не очень важно.

– Куда убрать мясо? – спросила она. – И вообще все со стола.

– Я сделаю сам, – сказал Бернхард. – Ты помнишь, как идти в твою комнату?

– Да, – кивнула Люба.

– Я хотел бы прийти на ночь к тебе. Я могу это сделать? – спросил он.

«С ума сойдешь с их прямотой и честностью!» – подумала Люба.

Но в ту же минуту поняла, что ей все это нравится. Очень нравится! Она и сама не любила разводить антимонии вокруг очевидных вещей.

– Можешь, – сказала она. – Только через полчаса, ладно? Я душ приму.

Глава 3

Сегодня Клаус тоже выпил своего любимого кирша, но умеренно.

«Русский бы на трех рюмках не остановился», – подумала Люба.

Это было одно из тех немецких качеств, которые так и остались для нее необъяснимыми: немцы напивались не меньше, чем русские, а то и больше – и орали во весь голос, и с ног валились, пьяные, – но при этом она не знала здесь ни одного алкоголика и подозревала, что дело не в ее неосведомленности, а в том, что у немцев просто нет такой болезни или она встречается редко. Пьяницы – пожалуйста. Но зависимые – нет.

Когда она однажды поделилась своими наблюдениями с Бернхардом, он не нашел в них ничего удивительного.

– Просто у всех народностей различный состав ферментов, – объяснил он с обычной своей обстоятельностью. – Поэтому зависимость от алкоголя наступает по-разному. Тем, кто принадлежит к северным народам, достаточно выпивать понемногу в течение одной недели, чтобы их зависимость стала необратимой. А, например, у жителей винодельческих областей Средиземноморья ферменты работают очень эффективно, и хотя они много пьют, но алкоголь своевременно расщепляется. Германия тоже принадлежит к винодельческим странам, я думаю, это одна из причин того, что наши ферменты помогают нам не приобрести зависимость.

Бернхард знал все, что имело отношение к виноделию. Не только в связи со своим медицинским образованием, но и потому, что семейству Менцель принадлежали в Маркграфской области виноградники и винные заводы. Так что он лекции мог читать на эти темы.

Тут Любе пришлось прервать свои необременительные размышления о вине и вино пьющих, потому что в комнату вошел опоздавший гость. Судя по тому, с каким жизнерадостным выражением лица Клаус двинулся ему навстречу, тот прибыл в Берггартен по его приглашению. Да и по годам он годился в друзья Менцелю-старшему: возраст у обоих был такой, про который принято говорить просто «крепкий старик», а годы не поддаются уточнению: что-то за семьдесят.

– Извини! – Гость раскинул объятия навстречу Клаусу. – Видишь, пенсионеры тоже попадают в цейтнот. Совсем забыл, что сегодня собрание нашего ферайна – готовим юбилей председателя. Пришлось задержаться.

– Мне-то что? – Менцель-старший широко улыбнулся. – Я рад тебя видеть даже с опозданием. Перед Берни извиняйся. Хотя он тебя точно поймет: сам вечно на работе, а в день своего рождения заседал в юбилейном комитете.

– А что за юбилей они готовят? – с живейшим интересом спросил гость.

– Пять тысяч лет нашему гутэделю.

– Гутэдель – отличное вино, – одобрил тот. – Правильный повод для праздника. Берни! – воскликнул он, увидев именинника. – Рад тебя видеть, старик!

Бернхард вошел в комнату, держа в руках бутылку в паутинном гнездышке. Он нес ее бережно, как хрустальную, и Люба понимала почему: это была мальвазия, которая хранилась в винном погребе Берггартена с тех незапамятных пор, когда была приобретена на Кипре каким-то Менцелем-мореплавателем. Бернхард еще неделю тому назад советовался с женой, не против ли она, чтобы он угостил этой мальвазией гостей в день своего сорокадевятилетия.

– К пятидесятилетнему юбилею мы достанем кое-что еще более старое, Либхен, – объяснял он.