Уроки зависти - [38]

Она растерянно посмотрела на Туроверова. Но взгляд ее уперся уже только ему в спину – он сбежал с крыльца и, широко шагая, пошел прочь через школьный двор.

«Не вернусь! – подумала Нора. – Лучше на вокзале сдохну, а сюда не вернусь!»

Она чувствовала, как слезы встают у нее в горле. И как тут же превращаются в большой ледяной ком, от которого всю ее пронизывает холодом. Мертвым холодом.

Глава 15

Через три дня после Федькиной свадьбы, словно дождавшись, чтобы он отгулял при хорошей погоде, в Москву наконец пришла настоящая осень, не умилительно-золотая. Небо стало серым и будто опало, опустилось низко к земле, и ветер пронесся по Патриаршим, сдул с деревьев все листья, и пруд пошел мрачной темной рябью.

Люба выскочила из дому чуть свет: заказчица назначила снимать мерки прямо у себя на работе до начала утреннего совещания, а потом надо было сразу же бежать домой, чтобы к вечеру раскроить и сметать платье. Заказчица торопилась: новое платье требовалось ей к завтрашнему дню. А поскольку заплатить она готова была тройную цену, то приходилось поторопиться и Любе.

– Еле с постели соскреблась, – пожаловалась Кира. – Главное, теперь на полгода такое зарядило.

Они встретились на углу у аптеки. Кирка напросилась идти вместе с Любой, потому что Любина заказчица была знакомой ее мамы и пообещала дать Кире подработку или что-то вроде того, Люба особо не вникала. Ее саму рекомендовала этой Мироновой одна давняя клиентка, и, учитывая, что в последнее время заказов было совсем мало, обещанную тройную оплату можно было считать редкостной удачей.

– Ну что это за страна? – Кира наступила в лужу и потрясла ногой, как собачонка. – С октября по май зима!

– Она всегда такая была, – пожала плечами Люба.

– Везет тебе, ты самодостаточная, – вздохнула Кирка. – А у меня от этой мути небесной сразу настроение портится.

Они пошли по Малой Бронной к Садовому кольцу – Любина заказчица работала на Садовой-Черногрязской. Собрались было проехать на «бэшке», но народу на остановке возле чеховского дома-«комода» столпилось столько, что троллейбуса даже ждать не стали и двинулись пешком.

Начался дождь. Вместе с ветром он бил в лицо так, что пришлось сложить зонтик, от которого все равно не было никакого толку. Кира надвинула капюшон пониже на лоб и, пыхтя, завязала шарф на затылке, чтобы горло было закрыто.

Искоса глядя, как она колдует с шарфом, Люба вспомнила, как воспитательница в детском саду учила бестолковую Кирку завязывать шнурки на башмаках. Кирка всегда говорила не ботинки, а башмаки, потому что так говорила ее бабушка Ангелина Константиновна, и, значит, именно так говорить было правильно. А воспитательница хоть и работала в детсаду на Большой Бронной, но сама была откуда-то из Чертанова и не умела говорить как положено. И вечно ругала Киру неумехой.

Люба и шнурки умела завязывать, и даже косичку заплетать, но этого никто не замечал. Уже когда стала постарше, она догадалась, что все ее умения кажутся окружающим какими-то… само собой разумеющимися, что ли. В ней самой не было ничего особенного, а потому и все, что она делала, выглядело в глазах людей самым обыкновенным. Ну да, имя у нее было особенное, но это вызывало у всех только недоумение или смех.

По адресу, который дала Любе заказчица, обнаружился старинный особнячок.

Здоровенный парень, сидящий в фойе перед лестницей вместо вахтерши, наотрез отказался принять в качестве удостоверения личности Кирин студенческий билет – потребовал паспорт.

– Положено паспорт, – твердил он как автомат, и стриженный ежиком мысок волос все ниже сползал ему на лоб. – А вдруг вы не свой студенческий предъявляете, а своей сестры-близнеца?

– А вдруг я и паспорт своей сестры-близнеца предъявлю? – возмутилась Кира. – Логика у вас есть?

С таким же успехом можно было взывать к логике турникета, перегораживающего проход к лестнице.

– Подожди здесь, – сказала Люба. – Я поднимусь и попрошу, чтобы тебя по студенческому пустили.

У нее паспорт всегда лежал в сумке, поэтому к ней претензий у охранника не было. Да у него, похоже, и вообще не было никаких особенных претензий к жизни. Как только он выполнил свою функцию, лицо его сразу же приняло безучастное и даже задумчивое выражение.

– Главное, как будто и правда думает! – бросив взгляд на это задумчивое лицо, фыркнула Кирка.

– Дурак мыслями богат, – пожала плечами Люба. – Жди, я сейчас.

Непонятно, чего ради охранник защищал проход так рьяно. Внутри особнячок, которому было лет, наверное, двести, не напоминал ни военный завод, ни какой бы то ни было другой секретный объект.

Интерьеры здесь явно не менялись с советских времен. У лестницы встречал массивный стенд под названием «За доблестный труд», хоть уже и без фотографий передовиков производства, но все-таки до сих пор не убранный. Ступеньки лестницы были затерты до мертвенной блеклости, перила, перекрашенные за последние двести лет раз тоже двести, липли к рукам всеми слоями этой вечной краски.

Люба понятия не имела, кем работает в этой конторе ее заказчица. Оказалось, президентом – об этом сообщала золотая табличка на массивной дубовой двери, к которой ее направила встреченная в коридоре сотрудница.