Уроки тьмы - [16]

В следующее лето Олег уже приехал с Валентиной и Вадиком, остановившись у прежних хозяев. Для семьи это было счастливое время пребывания на Чёрном море. Олег радовался за них, понимая их восторженное состояние, в котором сам когда-то пребывал. В этот раз его положили в стационар и тщательно обследовали. Результат был удручающий: близорукость вернулась в прежние рамки, будто бы и не было улучшения полгода назад. Более того, впервые ко всем выявленным болезням глаз в заключительной справке была указана ещё одна – «синдром Ушера». Что это за коварное заболевание, Олег не понял, так как ему не удосужились объяснить. В беседе лечащий врач дал ему понять нецелесообразность прохождения курсов лечения в Одессе. Вот так, в полном неведении, с мыслью о бесполезности проведения каких-либо лечебных мероприятий, они уехали домой в Ленинград. Кто его знает, может быть, надо было приезжать на лечение в Одессу каждые полгода? Но для семьи это было бы разорительно, а с работы никто бы его не отпустил в отпуск два раза в году, просто уволили бы, и всё.

Домашние дела развивались по своему сценарию. Сестра вышла замуж, родила дочь и развелась с мужем.

Двум семьям некомфортно стало жить под одной крышей. Пришлось разъехаться. Олег с Валентиной и сыном переехал в маленькую кооперативную квартиру рядом с Пискарёвским лесопарком. Сестра с дочкой и мамой получили большую муниципальную однокомнатную квартиру. Вадик пошёл в школу. Увлёкся шахматами, ходил в бассейн, много читал и рисовал, наблюдая, как это делает отец и посещая с ним выставки в Союзе художников. Он оформлял школьные стенгазеты и недурно рисовал карикатуры и дружеские шаржи. В результате у него выработался неплохой вкус. На старости лет, пережив тяжёлый развод, мать и отец Олега неожиданно для всех вновь соединились и стали проживать отдельно от детей в деревянном доме недалеко от Пискарёвки. Олег со своей семьёй часто приезжал к ним, чтобы помочь, чем мог, и отдохнуть.

На работе дела шли своим чередом: коллектив пополнялся художниками-мультипликаторами, в том числе Светланой Исаковой – интересным художником, великолепным акварелистом, настоящим другом, с которым он работал ещё на студии «Леннаучфильм». Дружба с ней по сей день принесла ему много полезного в творческом плане. К тому времени он имел первую категорию художника-мультипликатора. Работал коллектив с большим интересом и творческим накалом, помогая друг другу.

Время равнодушно отсчитывало свои часы, пожирая медленно и верно его зрение, которое, как шагреневая кожа, сжималось с каждой секундой в его всесильных руках. Как остановить этот стучащий в голове блокадный метроном, разбить сужающееся кольцо мрака вокруг глаз, извлечь из себя этот гнетущий страх, – он не знал, предощущая себя среди людей в недалёком будущем потенциальным изгоем.

Воспоминания высвечивали целые пласты жизни. Годы укладывались в короткие ёмкие фразы, понятные ему одному. Олег сомневался – сможет ли он в своих лаконичных сухих записях передать это состояние? И нужно ли это делать? Для кого? Но слово, данное Валентине, да, впрочем, и любому человеку, для него было превыше всего. Чувство долга было основной движущей силой его жизни. Не считаясь ни с чем, он трудился сутками, брался за любые «халтуры», в тяжёлые времена стал делать на продажу чеканки, одну из которых он подарил библиотеке для слепых в ДК имени Шелгунова, где она заняла почётное место.

Он понимал, что зрение «сгорает» от перенапряжения, но жить иначе не мог. В то время его поле зрения составляло двадцать пять градусов, очки он использовал плюс три диоптрии. В дневное время он чувствовал себя увереннее, а вечером из дома один уже не мог выходить. Он начал приспосабливаться к наступившим изменениям так, чтобы не быть обузой для родных и друзей. В сумерках стал ходить медленнее и внимательнее, приглядываясь к спинам прохожих, чтобы выбрать впереди себя идущего человека, одетого во что-нибудь светлое или белое, стараясь идти за ним следом, не отставая. А если он сворачивал в сторону, то быстро выбирал другое светлое пятно впереди себя. И таким образом добирался до дома. Если посмотреть на это со стороны, то можно принять его за странного преследователя или частного детектива, непрофессионально следящего за своим объектом. Он, как в спорте, выбирал себе лидера-пешехода, с которым был связан не верёвочной петлёй, а белым спасительным цветом одежды и короткой неуправляемой дистанцией.

Внезапно в вечернее время при передвижении у него появились какие-то новые ощущения. Проходя мимо стены, дерева, даже небольшого узкого ствола, он чувствовал, что у него сжимается перепонка уха, появлялось ощущение давления от какого-то препятствия, которого он не видел, но явственно чувствовал. И это существенно помогало ему в передвижении. Но почти одновременно с этим появились первые признаки понижения слуха. Институт уха, горла, носа поставил диагноз – невроз слухового нерва, или тугоухость, которая не подлежит лечению. Врач института, рассматривая его медицинские документы, удивлённо расспрашивал о «синдроме Ушера». Но если врач института не мог знать о такой болезни, то что же мог сказать ему он? Правда, через несколько дней ему разъяснили, что «синдром Ушера» является редким и неизлечимым заболеванием. Человек полностью теряет зрение и слух, но болезнь также может отрицательно влиять на вестибулярный аппарат и речь. У всех это происходит по-разному: дети могут родиться полностью слепыми или слепыми и глухими сразу; кто-то постепенно теряет зрение, потом слух, или наоборот. Болезнь мало изучена, только в настоящее время приступили к её изучению.