Уроки разбитых сердец - [49]

Лили ни о чем не жалела. Стоит ли разглагольствовать о крыльях и хныкать, когда твой птенец собирается покинуть гнездо и начать самостоятельную жизнь? Некоторые любят рассуждать о принципах, которым вовсе не собираются следовать. Такое лицемерие всегда вызывало у Лили брезгливость. Сначала уговаривать Иззи жить своей жизнью, а потом выражать недовольство и укорять? Нет, Лили ни за что бы так не поступила.

Она всегда была противником фальши. И увлажняющий крем, пожалуй, тоже не для нее. Подумав о креме, Лили хихикнула про себя.

Драгоценный крем — подарок Иззи — и в самом деле великолепно смягчал кожу, но чаще всего Лили вспоминала о нем уже на улице, а возвращаться домой, чтобы намазаться кремом, казалось ей нелепым. В ее возрасте никакой, даже самый лучший крем не сотрет с лица следы прожитых лет, разве что крем в красивой стеклянной баночке наделен магической силой.

И все же приятно, когда внучка верит, что за твоей кожей еще стоит ухаживать. Иззи постоянно видит перед собой молодых женщин с нежной как у младенца кожей, но не спешит списать бабушку в утиль, словно ненужную рухлядь.

Некоторые так и поступают. Можно подумать, что морщинистая кожа — это плащ-невидимка. Как форма горничной в прежние времена. Лили криво усмехнулась. Она давным-давно это заметила. Стоит человеку надеть на себя платье слуги, и он тут же стушевывается, отступает на второй план.

В Ратнари-Хаусе горничные носили строгие закрытые платья из темно-синего габардина с пуговицами на спине и белыми воротничками, которые надлежало ежедневно стирать и крахмалить, пока не износятся. Мэри, матери Лили, занимавшей важный пост экономки, не полагалось носить форму горничной — леди Айрин выдала ей две синие саржевые юбки. «Из "Харродс"», — с благоговением говорила Мэри. У нее захватывало дух при мысли о том, что ее одежда куплена в том же магазине, где одеваются сами господа.

Мэри носила юбки с белоснежными блузками и серым шерстяным кардиганом.

Лили вспомнила мать в ее неизменной одежде, с болтающимися на поясе ключами и с очками, висящими на шнурке перед грудью, ее почтительную позу и заискивающее выражение лица. Воплощенное раболепие. Лили невольно содрогнулась.

Горничным в Ратнари-Хаусе нравилась форменная одежда, так разительно отличавшаяся от их привычных нарядов. Даже Виви, лучшая подруга Лили, с удовольствием облачалась в форму.

— Зато мои собственные вещи будут целее и дольше сохранятся, — весело щебетала она, заправляя локоны под накрахмаленный чепец. — Может, объяснишь, отчего ты так взъелась на эту несчастную форму?

— И вовсе я не взъелась, — лгала Лили. Простодушной, бесхитростной Виви невозможно было объяснить, что форма превращает людей в подобие мебели, чего и добивалась леди Айрин, окружая себя полчищами расторопных безликих слуг, готовых исполнить любой ее каприз. Лили по рождению принадлежала к классу прислуги, но не собиралась с этим мириться.

Вот леди Айрин никогда бы не забыла намазаться дорогим кремом от морщин. Лили тихонько усмехнулась, откинувшись на спинку скамейки.

Если и была на свете женщина, готовая с яростным упорством противостоять разрушительному бегу времени, то это леди Айрин. В те далекие дни, когда Лили работала в Ратнари-Хаусе, дорогой парфюмерией вроде роскошного омолаживающего крема, подаренного Иззи, пользовались лишь представители высших классов. Обыкновенная женщина из маленького городка вообще обходилась без косметики, что уж туг говорить о дорогостоящих кремах для лица. Мать Лили умывалась простой водой с мылом без всяких премудростей. Она приводила в порядок ореховый туалетный столик леди Айрин, любовалась бесчисленными баночками и флаконами с серебряными крышками, но ей никогда и в голову не приходило купить себе нечто подобное.

Лили вспомнила, как в двадцать лет нарочно купила себе набор косметики «Макс Фактор» и демонстративно разложила его содержимое на подоконнике рядом с кроватью. Ей хотелось дать понять леди Айрин, что дочь экономки имеет такое же право быть красивой, как и владелица усадьбы.

«Смотрите, эти чудесные вещицы не только для таких, как леди Айрин», — с торжеством говорила она, выбирая свою любимую кроваво-красную помаду и рисуя на губах дерзкую, дразнящую улыбку Джоан Кроуфорд — два длинных щедрых мазка. Так называемую мазню Кроуфорд потом невозможно было смыть: помада намертво въедалась в кожу, оставались темные пятна, будто ты объелась малиной.

Лили нахмурилась. Неужели когда-то она была такой молодой и страстной? Такой непримиримой? Она ненавидела Локрейвенов и все с ними связанное — богатство, привилегии и беспечное, легковесное отношение к жизни. Леди Айрин была хуже их всех. Встав с постели, она оставляла чашку с недолитым чаем покачиваться на краю столика и небрежно сбрасывала на пол шелковое постельное белье в непоколебимой уверенности, что кто-то незамедлительно приведет все в порядок. Лили не слишком переживала, когда ей самой приходилось убирать за хозяйкой. Молодой, резвой горничной нетрудно лишний раз нагнуться, к тому же Лили, если нужно, умела держать рот на замке. Другое дело, когда наводить чистоту за леди Айрин приходилось экономке, матери Лили, это приводило девушку в бешенство.