Уроки мудрости - [5]

Продолжая свои исследования в университете Санта Круз, я оказалсявовлеченным в контркультуру настолько, насколько позволяли моиакадемические обязанности, ведя несколькошизофреническуюжизнь-часть ее я был дипломированным исследователем, другую часть — хиппи.

Немногие из тех, кто подвозил меня, когда я передвигался на попуткахсо своим спальным мешком, не подозревали, что я имею степень докторафилософии;и еще меньше — что мне недавно перевалило за тридцать, ичто, следовательно, по известной среди хиппи пословице, я не заслуживаю доверия. В течение 1969–1970 годов я пережил на своем опытевсеаспекты контркультуры — рок-фестивали, пользование психоделиками, новую сексуальную свободу, совместную жизнь, многие дни на дорогах. В тедни было легко путешествовать. Достаточно было поднять большой палец, и вас подвозили без всяких проблем. Посадив в машину, вас могли спросить о вашем астрологическом знаке, пригласить на "посиделки",спетьвам что-нибудь из Великого Умершего, или вы моглибытьвовлеченывразговор о Германе Гессе, Ицзине или других экзотических предметах.

Шестидесятые годы дали мне, без сомнения, наиболее глубокий инаиболее радикальный личный опыт: отказ от общепринятых "официальных" ценностей; близость, мир и доверие в обществе хиппи; свободу принятоговсеми нудизма; расширение сознания благодаря психоделикам и медитации; готовность к игре и установку на "здесь и теперь", — все это приводило к постоянному ощущению магии, трепета и восторга; для меня это навсегда связано с шестидесятыми. В шестидесятыегодыпробудилось и мое политическое сознание.

Это началось в Париже, где многие старшие студенты и молодые исследователи были вовлечены в студенческое движение, закончившееся известнымбунтом, до сих пор известным как "Май-68". Я помню долгие споры на НаучномФакультете в Орси, во время которых речь шла не только о войнево Вьетнаме и арабо-израильской войне 1967года, ноиподвергалисьсомнениюуниверситетские структуры власти и предлагались иные, неиерархические структуры.

Наконец, в мае 1968 года всякая учебная и научная деятельностьпрекратились; студенты, во главе с Дэниелом Кон-Бендитом выступили скритикой общества в целом и обратились за поддержкой к рабочему движению, чтобы изменить всю социальную организацию. Около недели городскаяадминистрация, общественный транспорт и деловая активность всякого рода были полностью парализованы всеобщейзабастовкой. Людипроводилибольшую часть времени на улицах, споря о политике; студенты, захватившие Одеон и вместительный театр Комедии Франсез, превратили их в круглосуточный "народный парламент".

Я никогда не забуду возбуждения этих дней, котороесдерживалось только страхом насилия. Мы с Жаклин проводили целые дни в бешенных поездках и демонстрациях, старательно избегая столкновениймеждудемонстрантами и эскадронами наведения порядка, встречаясь с людьми наулицах, в ресторанах и кафе, продолжая нескончаемые политические разговоры. По вечерам мы ходили в Одеон или Соборну слушать Кон-Бендита идругих, провозглашавших свои в высшей степени идеалистические, но вызывающие сильный отклик прозрения будущего общественного устройства.

Европейское студенческоедвижение, взначительнойстепенимарксистски ориентированное, не было способно обратить свой взор к реальности в шестидесятые годы. Но оно сохранило свои общественные интересы в течение последующего десятилетия, когда многие из его участников пережили глубокое внутреннее преображение. Под влиянием двух значительныхдвиженийсемидесятых, феминистическогои экологического,"новые левые" расширили свой кругозор, не потеряв политического сознания, и к концу десятилетия стали вступать в новообразующиеся европейские партии "зеленых".

Когда осенью 1968 года я переехал в Калифорнию, проявления расизма, угнетения черных и вызванное этим "движение черных" стали такжеважнымэлементоммоего" переживания шестидесятых".Я участвовал нетолько в антивоенных поездках и маршах, но также и в политических событиях, организованных Черными Пантерами, и слушал выступления такихлюдей, как Анжела Дэвис. Мое политическое сознание, остро пробудившеесяв Париже, расширилось благодаря книгам Элдриджа Кливера ("Замороженная Душа") и других негритянских писателей.

Моя симпатияк движению "черных" возникла благодаря драматичному и незабываемому событию вскоре после нашего приезда в Санта Круз.

Мы прочли в газете, что безоружный негритянский подросток был жестокозастреленбелымполисменомвмаленькоммагазинегрампластиноквСан-Франциско. В гневе мы с женой поехали в Сан-Франциско на похоронымальчика, ожидая увидеть большую толпу белых, настроенных так же, каки мы. Толпа действительно была большой, но к нашему огромному удивлению, мы обнаружили, что были едва ли не единственными (за исключениемеще двух-трех человек) белыми. Церковный зал был заполнен свирепо выглядевшими "Черными Пантерами" в черных одеяниях, со скрещенными руками. Атмосфера была напряженной, мы почувствовали себя неуверенно и испуганно. Но когда я подошел к человеку из охраны и спросил его, можноли нам участвовать в похоронах, он посмотрел мне прямо в глаза и сказал: "Добро пожаловать, братья, добро пожаловать!" Путь Алана УотсаС восточным мистицизмом я впервые соприкоснулсявПариже. Язнал людей, интересующихся индийской и японской культурой, но реальнопознакомил меня с восточной мыслью мой брат Бернт. Мы с детствабылиблизки с ним, и Бернт разделял мой интерес к философии и духовности. В1966 году он учился архитектуре в Австралии и у него было большевремени, чтобы обратить внимание на влияния, которые оказывала восточнаямысль на европейскую и американскую молодежь, чем у меня, осваивавшегов ту пору карьеру физика-теоретика. Бернт дал мне антологию новых поэтов и писателей, благодаря которой я познакомился с работами Джека Керука, Лоренса Ферлингетти, Алена Гинзберга, Гери Снайдера и Алана Уотса. Благодаря Алану Уотсу я узнал о дзен-буддизме, а вскоре после этого Бернт посоветовал мне прочесть Бхагават Гиту, один из прекраснейшихи наиболее глубоких духовных текстов Индии.