Уроки мудрости - [26]

Вскоре после нашего знакомства он рассказал мне шутку, котораяему очень нравилась и которую он много раз рассказывал во многих аудиториях. Мне кажется, что она может служить ключом к пониманию его мышления и способу представления своих людей. Вот как он ее рассказывал: "У одногочеловекабыл мощный компьютер, и ему хотелось узнать, смогут ли компьютеры когда-нибудь мыслить. И онзадалсвоемукомпьютеру вопрос, конечно же, на великолепном фортране: "Сможешь литы когда-нибудь мыслить, как человек?" Компьютер пощелкал, потрещал ипомигал, и наконец напечатал свой ответ на кусочке бумаги, как всегдас распечаткой, и вот что там было аккуратно напечатано: "Это напоминает мне одну историю".

Бэйтсон считал истории, притчи и метафоры существенным выражениемчеловеческой мысли, человеческого разума. Хотя он мыслил оченьабстрактно, он никогда не обращался с какой-либо идеей чисто абстрактным образом, а всегда представлял ее конкретно, рассказывая какую-нибудь историю.

Важная роль историй в мышлении Бэйтсона глубоко связана с вниманием к отношениям. Если бы мне нужно было в одном слове выразить то, что содержится в его учении, этим словом было бы "отношение". Он всегда говорил об этом. Центральный аспект возникающейпарадигмы, можетбытьсамыйцентральный — это переход от объектов к отношениям. ПоБэйтсону отношения должны быть основанием всехопределений. Биологическая форма собирается из отношений, а не из частей, и то же относится к человеческому мышлению, только так мы можем мыслить.

Бэйтсон частоподчеркивал, чтодля точного описания природынужно стараться говорить на ее собственном языке. Однаждыонпродемонстрировал это весьма драматически, спросив участников своего семинара: "Сколько пальцев у вас на руке?" После недоуменной паузы кое-ктосказал нерешительно: "Пять". И Бэйтсон воскликнул: "Нет!" Кто-то попробовал сказать про четыре, и Бэйтсон опять воскликнул свое "Нет!" Наконец, когда все были озадачены, он сказал: "Нет! Правильный ответсостоит в том, что такой вопрос не нужно задавать; это глупый вопрос.

Такой ответ дало бы вам растение, потому что в мире растений, вообще вмире живых существ, нет таких вещей, как пальцы; есть только отношения".

Поскольку отношения — сущность мира живого, то лучшевсего, полагал Бэйтсон, для его описания говорить на языке отношений. Именноэто и достигаетсярассказываниемисторий. Истории, любилговоритьБэйтсон, это царский путь к изучению отношений. В истории важен и истинен не сюжет, не люди и вещи, а отношения между ними. Бэйтсон определялисторию как "совокупность формальных отношений, развертываемуюво времени", и к этому он стремился во всех своих семинарах — развернуть сеть формальных отношений посредством собрания историй.

Итак, бэйтсоновскимизлюбленнымметодомбылопредставлениесвоих идей в виде историй, и он любил их рассказывать. Он подходил ксвоей теме с разных точек зрения, время от времени варьируя одну и туже тему. Он касался того и этого, отпуская шуточки в промежутках, перепрыгивая от описания растения к балинезийскому танцу, потом к играмдельфинов, различия между египетской и иудео-христианской религиями, кдиалогу с шизофреником, и так далее и так далее. Этот стильобщениябыл очень занимателен и за ним очень приятно было следить, — но крайне трудно следовать. Для непосвященного, для того, кто не был способенуследить за сложным паттерном, бэйтсоновский стиль изложения мог показаться просто болтовней о том — о сем. Но на самом деле в основе егоисторийлежалопределенныйсвязанный паттерн отношений, и для негоэтот паттерн воплощал великую красоту. Чем болеесложнымстановилсяпаттерн, тембольшую красоту он воплощал: "Мир становится тем болеепрекрасным, чем более он более сложен", — любил говорить он.

Бэйтсона увлекалакрасота, проявляющаяся в сложных паттернахотношений, и он получал большое эстетическое наслаждение отописанияэтих паттернов. Это наслаждение было столь сильным, что часто в увлечении он, рассказывая историю, вспоминал о другом звене в этом паттерне, чтовело его к другой истории. История наслаивалась на историю, одна в другой; их система репрезентировала тонкие отношения, а прослаивающие все это шутки давали этим отношениям дальнейшее развитие.

Бэйтсон мог быть и очень театральным, так что не без основанийон в шутку называл свои эсаленские семинары "шоу".И часто случалось, что он так увлекался поэтической красотой сложныхпаттернов, которыеон описывал, шутками и анекдотами разного рода, что в конце концов емуне хватало времени, чтобы связать все воедино. Если нити, которые оннатянул в течение семинара, в конце концов не сходились в общую сеть, то не потому, что они вообще не были связаны, или Бэйтсон не могихсвязать, а просто потому, что, увлекшись, он забыл о времени. Или после часа-двух ему надоедало говорить, и он полагал, что связи достаточноочевидны, чтобы каждый мог соединить их в единое целое без посторонней помощи. В такие моменты он просто говорил: "Я думаю, что теперьнасталовремя для вопросов", — но при этом он постоянно отказывалсядавать прямые ответы на задаваемые вопросы, а отвечал рассказом новыхисторий.