Уроки милосердия - [28]

Пятнадцать минут я слушаю Миранду Кунц, которая объясняет, что кто-то из ее родственников преследует ее и первой ее мыслью была та, что ФБР нарочно подослало секретного агента, чтобы убить ее. Второй подозрительный момент: ФБР не занимается убийством людей. Но если бы правительство все же решило ее устранить, она давно была бы мертва.

— Знаете, миссис Кунц, — говорю я, вклиниваясь в монолог, когда она делает паузу, чтобы перевести дыхание. — Не уверен, что вы обратились в нужный отдел…

— Если у вас хватит терпения меня выслушать, вам все станет понятно, — уверяет она.

В который раз я задаюсь вопросом, почему такой, как я — тридцатисемилетний мужчина, лучший студент юридического факультета Гарварда, — отказался от гарантированного партнерства и головокружительной зарплаты в юридической конторе в Бостоне ради фиксированной государственной ставки и карьеры помощника начальника подразделения стратегии и политики отдела особых преступлений. В параллельном мире я бы допрашивал преступников в «белых воротничках», а не выстраивал обвинение против бывшего офицера СС, который умер еще до того, как нам удалось добиться его экстрадиции. Либо, как в данном случае, не беседовал с миссис Кунц.

С другой стороны, в мире корпоративного права я быстро осознал бы, что правда в суде — дело второстепенное. Если честно, истина в большинстве судов — дело второстепенное. Но во время Второй мировой войны погибли шесть миллионов человек, и кто-то должен ради них восстановить справедливость.

— …вы слышали о Йозефе Менгеле?

При упоминании этого имени я навострил уши. Разумеется, я слышал о Йозефе Менгеле, печально известном «ангеле смерти» из Освенцима-Биркенау[15], начальнике медицинской службы, который ставил эксперименты на людях, который лично встречал вновь прибывших в лагерь узников и направлял кого направо — на работу, кого налево — в газовую камеру. Хотя история утверждает, что Менгеле не мог встречать всех прибывших, практически каждый выживший узник Освенцима, с которым я беседовал, уверяет, что Менгеле лично встречал их эшелон — и не важно, в котором часу этот эшелон прибывал. Это пример того, как много уже написано об Освенциме, и выжившие иногда объединяют эти рассказы с собственными воспоминаниями. Я нисколько не сомневаюсь, что эти люди искренне верят, что первым, кого они встретили по прибытии в Освенцим, был Менгеле. Но каким бы чудовищем ни был этот человек, он тоже иногда должен спать. А это означает, что несчастных встречали другие чудовища.

— Люди говорят, что Менгеле сбежал в Южную Америку, — продолжает миссис Кунц.

Я подавляю вздох. На самом деле я точно знаю, что он жил и умер в Бразилии.

— Он до сих пор жив, — шепчет она. — Он вселился в моего кота. Я не могу повернуться к нему спиной, не могу спать, потому что мне кажется: он хочет меня убить!

— Господи боже… — бормочу я.

— Знаю, — соглашается миссис Кунц. — Я думала, что беру из приюта милого полосатого котенка, но однажды утром проснулась и обнаружила, что у меня расцарапана грудь…

— При всем моем уважении, миссис Кунц, небольшие царапины — не повод полагать, что Йозеф Менгеле теперь вселился в кота.

— Те царапины, — серьезно продолжает она, — были в форме свастики.

Я прикрываю глаза.

— Возможно, вам следует просто завести другое домашнее животное, — предлагаю я.

— У меня была золотая рыбка. Пришлось смыть ее в унитаз.

Мне даже страшно спрашивать, но я решаюсь:

— Почему?

Она медлит с ответом.

— Скажем так, у меня имеются доказательства того, что Гитлер тоже перевоплотился.

Мне удалось отвязаться от миссис Кунц, только пообещав, что я попрошу нашего историка заняться ее делом. И это правда: в следующий раз, когда Женевра меня разозлит и я захочу отыграться, передам ей это дело. Но не успеваю я закончить разговор с Мирандой Кунц, как вновь звонит моя секретарша.

— На вашей улице сегодня праздник, — говорит она. — Вам звонят по второй линии. Ее направил к нам местный агент ФБР.

Я окидываю взглядом кипы документов на своем письменном столе — отчеты, подготовленные Женеврой. Притянуть подозреваемого к судебной ответственности — дело медленное и трудоемкое, а в моем случае часто и бесполезное. В последний раз нам удалось довести дело до суда в 2008 году, подсудимый умер в конце процесса. Наша работа диаметрально противоположна работе полиции. Мы начинаем не с самого преступления и раскручивания «детективного романа», а с имени, потом «пробиваем» его по базам данных, чтобы выяснить, тот ли это человек — человек, живущий под этим именем, — и выясняем, что он делал во время войны.

И таких имен у нас хватает.

Я снимаю трубку телефона.

— Лео Штейн, — представляюсь я.

— Это… — отвечает женщина. — Не знаю, туда ли я попала…

— Я обязательно отвечу, если вы объясните причину своего звонка.

— Один мой знакомый был офицером СС.

Мы даже выделили подобные звонки в отдельную категорию: «Мой сосед — нацист». Обычно это сосед, который пинает вашу собаку, когда та забегает на его участок, и вопит, когда листья с вашего дуба падают ему во двор. У него немецкий акцент, он носит длинный черный плащ и держит немецкую овчарку.