Уроки Икара. Как высоко вы можете взлететь? - [36]

Когда мы занимаемся творчеством без принуждения, то приближаемся к состоянию камивазы.

Мнения критиков иногда субъективны

Наихудший вид критики – тот, который опирается на костыль личного мнения по принципу: «Раз мне это не нравится, значит, не понравится никому». Правда, такое мнение редко отражает истину.

Критик заявляет: «Этот спектакль был ужасен». При этом он имеет в виду следующее: «Мне не понравился спектакль, но он, возможно, понравился вам». Критик говорит: «Тираж этой книги никогда не будет распродан». При этом он имеет в виду следующее: «Люди, у которых такой же вкус, как и у меня, не будут покупать эту книгу».

Плохо, когда творческий человек верит, что в таких критических высказываниях действительно содержится истина и что все, что он делает, – чепуха. Автор страдает, у него начинается самоедство, он постоянно находится в напряженной, оборонительной позиции. В результате всего этого его приверженность своему творчеству начинает колебаться. С каждым новым шагом эти колебания возрастают, и в конце концов человек уже не видит ничего, кроме критики, и живет исключительно ради нее. Прощай, камиваза.

Не стоит ставить творчество в зависимость от каких-то критических обзоров. Повернитесь к ним спиной! Пусть критики занимаются своим делом, а вы посвятите себя своему.

Мы не столько ищем правильный метод, сколько обсуждаем методы неправильные.

Кейт Ричардс

Эта фотография Джо До, взятая неизвестно из какого источника и помещенная в «Huffington Post», служит подсказкой, как вам следует относиться к критикам.

(На доске написано: «Заходи и попробуй самый худший сэндвич с котлетой, от которого будешь визжать так, как не визжал еще никогда в жизни».)

Желание прыгнуть – это естественный человеческий инстинкт

Мне посчастливилось вырасти в Кемп-Ароувон на севере канадского штата Онтарио. В детстве я проводил лето в глуши суровых канадских лесов, а это означало, что я мог делать все, что захочу. Нелегкое положение, когда вся ответственность за любое решение ложится на тебя: ты задумал что-то, а потом делаешь это, и если попадаешь в затруднительное положение, винить в этом некого, потому что ты все делал по собственному желанию, а не по чьей-то указке.

У берега озера была десятиметровая вышка для прыжков в воду. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что она была не очень-то высокой, метров девять, не больше, но тогда казалась просто невероятно высокой. В общем, в этом было что-то похожее на полет Икара.

Деревянная, окрашенная в белый цвет, эта вышка уходила в небо. Она была достаточно ветхой, вверх вели двадцать две скользкие ступеньки. А трамплин манил каждого подростка. Это было опасно. Жуть – в полном смысле этого слова.

Все просто: коль уж ты поднялся наверх, то должен прыгать. Спуститься же вниз по ступенькам было не так-то просто (и с физической, и с эмоциональной точек зрения).

День за днем все новые и новые последователи культа «большого прыжка» храбро взбирались по ступенькам на вышку. Они добирались до верхней площадки и там вдруг останавливались. Замирали, не в силах сдвинуться с места. Иногда они стояли так в течение нескольких часов. Я знал одного паренька, который просидел на площадке четырнадцать часов кряду.

И тут возникает важный вопрос: что происходило между тем моментом, когда мальчуган начинал подниматься по лестнице, и тем, когда он стоял у края трамплина и внутри у него случался сбой? Разве за это время он узнавал что-то новое, неожиданное? Внизу этот подросток был полон приятного возбуждения и горел желанием поскорее подняться к заветной цели. А наверху его вдруг охватывало оцепенение.

Похоже, между этими двумя моментами что-то менялось. Очутившись наверху, новоявленный спец по прыжкам в воду вдруг видел то, чего не было видно снизу. В сущности, ничего не произошло. Изменился его «угол зрения» – раздался крик протестующих голосов в голове у подростка.

Когда ты стоишь внизу, одна часть твоего мозга настаивает на том, чтобы подняться наверх. Лобная доля мозга говорит: «Это же будет такое восхитительное приключение – веселое, смелое, героическое!» Что же касается другой части мозга, которая отвечает за такие неприятные явления, как холодок и спазмы в животе (и даже вероятность убиться или покалечиться), то она в данный момент находится в недостаточно возбужденном состоянии, чтобы помешать подростку поставить ногу на первую ступеньку лестницы. Это произойдет позже, тогда эта часть мозга, которой управляет первородный страх, заявляет: «Ничего, я позабочусь о твоей безопасности».

На верхней же площадке вышки для прыжков диалог между этими двумя отделами мозга радикально меняется. Угроза смерти становится очевидной. И теперь та, другая часть мозга, обычно более сильная, возвышает свой голос, требуя (и весьма настоятельно) прекратить эту бессмысленную авантюру. Это слишком высоко. Это опасно. Это безумие.

Поразительно, что после первого прыжка смельчаки, прошедшие процедуру «посвящения», всегда повторяли этот трюк.

Они вылезали из воды и тут же бежали к лестнице, быстро взбирались наверх и снова прыгали. Границы их психологической зоны безопасности изменились – расширилась зона комфорта. На данный момент. И представилась благоприятная возможность сделать это привычкой.