Уроки Чапека, или Этапы робоэволюции - [4]

Очевидно, таких или подобных, или же совершенно иных ситуаций можно придумать достаточно много (вспомним, например, эпизод из зала суда, где слушалось дело раба корректуры). Выходит, законы роботехники снимают лишь злую волю, не устраняя опасности в принципе. Страхи чапековской Елены, таким образом, совершенно оправданны. Вот и получается, что по-настоящему надежным будет лишь тот робот, который не только наделен-всей человеческой информацией, но и руководствуется в своих действиях чисто человеческой моралью. А это в свою очередь предполагает свободу воли, понятия добра и зла и т. д. Одним словом, речь идет уже о моральном двойнике человека, что противоречит трем законам. В итоге эволюция роботехники вступает с этими законами в конфликт. Чапековские роботы восстают - это их правда. Азимовские робопсихологи вынуждены освободить свои детища от власти трех законов, и это правда логики, логика эволюции. Но куда приведет нас эта правда? Куда приведет нас азимовская "Женская интуиция"?

Вот почему во многих произведениях роботы фигурируют уже не как слуги людей, а как своего рода иная людская раса. У них своя культура, свои социальные и моральные устои. Но - и это главное - в глазах закона они уравнены с людьми. Таковы дух и буква нашей человеческой культуры, нашей цивилизации. Но конфликты людей и роботов - это уже, скорее, конфликты рас, что в конечном счете является отражением современных конфликтов в обществе с социальным неравенством. Так фантастика опережает время и заглядывает в будущее, не снимая вместе с тем с повестки дня наиболее острые проблемы современности. И здесь тоже две непримиримые, в рамках капиталистического общества, правды.

На что же способны роботы? Что могут делать уподобленные человеку андроиды, у которых понимание проблем бытия так близко к нашему и вместе с тем тан чудовищно упрощено, поскольку лишено вековых наслоений религии, мещанской морали и красивой неправды (или правды) искусства?

Они могут выполнять весьма обременительные для человека обязанности домашней прислуги ("Робот, которому захотелось спать"). Порой они претендуют и не только на роль прислуги (рассказ немецкого писателя Зигберта Гюнцеля) и даже сочиняют превосходную научную фантастику, как герой Клиффорда Саймака, или же анекдоты и юмористические скетчи ("Шутник" Уильяма Тенна).

Но комизм ситуации заключается в том, что все это они могут делать и сейчас! В худшем случае они научатся этому в ближайшие годы. Мне, например, довелось видеть компьютер (разумеется, не антропоморфный, ибо он был задуман только для вычислительных задач), который играл в шахматы на уровне шахматиста второго разряда и знал толк в преферансе. Мне приходилось также читать сочиненные машиной стихи и слушать машинную музыку. Например, на Международной промышленной выставке в Осака компьютер сочинял на заданный мотив вальсы и танго, фуги и шейки, блюзы и симфонии. Недавно, кажется в Бельгии, проходила выставка абстрактных полотен (в цвете), выполненных все теми же ЭВМ. Репродукции поражают продуманной цветовой гаммой. Можно возразить, что роботам далеко до Бетховена или Пушкина, Бердслея или Кандинского.

Сегодня далеко...

В принципе достаточно сложная машина может стать серьезным соперником человека и в области изящных искусств. Другое дело, кому это нужно? Но ситуации и взгляды меняются. Если сегодня на книжном рынке Запада великолепные произведения буквально тонут в потоке бульварной литературы, сочиненной непритязательными homo sapiens, то почему нас должны удивлять словомельницы Лейбера? Разве бульварное чтиво - это не тот же "словопомол"?

Отгремели словесные баталии, в которых профессора филологии со слезами доказывали кибернетикам, что машина не может ни мыслить, ни чувствовать - во всяком случае не должна, ибо, как утверждали даже некоторые вполне последовательные материалисты, творчество не материально.

Жизнь показала, что компьютер способен делать многое: все, что может человек, и кое-что, чего он не может, ибо достаточно сложная машина - это уже индивидуальность. Хорошие современные компьютеры можно пересчитать по пальцам, их не создают на конвейере. Достаточно же сложная специализированная машина вообще будет уникумом.

Одним словом, писателям-фантастам не надо доказывать читателю, что роботы могут выступать в качестве двойников людей. Читатель поверил в этом еще Гофману. Не приходится доказывать и того, что роботы способны играть эту роль достаточно успешно. Читатели научной фантастики в этом не сомневаются. Что же тогда остается, если в бунт машин никто больше не верит, а трагические ситуации запрещены законами роботехники? А собственно, ничего особенного и не остается, кроме обычных литературных ситуаций, в которых андроиды успешно заменили людей. Не удивительно, что в этих ситуациях можно найти немало забавного.

Право же, разве не забавен Брайан Олдисс, показавший супружескую пару роботов, которые, считая себя людьми из плоти и крови, были даже несколько робофобами? Или Роберт Шекли, сатирически изобразивший Последнюю Битву, Армагеддон, сил света и тьмы с участием военных роботов? Коль скоро люди уверовали в неограниченные возможности андроидов, последние с неизбежностью превратились в своего рода антидвойников. Такие антидвойники ничего не стоило превратить в сатирические персонажи. Отсюда робот-ленивец, который научился спать на работе, и робот, подвизающийся на ниве литературы (благо его коллеги-люди целиком переключились на словопомол), робот-юморист, ставший звездой телеэкрана, и сладкоголосый робот-певец, и робот-редактриса мисс Румянчик. Возможности неограниченные! Способности роботов манипулировать взаимозаменяемыми деталями (включая мозг) и специфика их отношений друг с другом открывают перед фантастами широчайшие перспективы для гротеска и буффонады (таковы, например, рассказ "На Землю за вдохновением" и повесть "Серебряные яйцеглавы"). Это уроки Чапека, уроки "R.U.R.a" и "Войны с саламандрами", обогащенные разработками Лема ("Сказки роботов", "Кибериада"). Лему, в частности, прямо следует Пирс Энтони ("Не кто иной, как я..."). Суперробот джанн с планеты Металлика, зал "Для иных форм жизни", ругательство "перегретое машинное масло" - все это привычный лемовский реквизит из его Вселенской "Металлокомедии" дель арте. Да и роботы Зингер, Континенталь и Считалка иа рассказа Антона Донева вполне могли бы быть ее персонажами.