Уроки английского - [13]

Мне училка наша, классная, даже комплемент сказала. Что, мол, я так хорошо выгляжу, и округлилась и стала такой взрослой. Просто любо-дорого посмотреть, что с людьми медицина и доктора могут сделать.

Знала бы она, какой у меня замечательный доктор есть и что он со мной сделал. А главное, во время сделал! Я ведь, правильно, так считаю? Ведь так же! А как же иначе? Ведь мне уже полных восемнадцать лет исполнилось и вот я, и стала ей. Настоящей женщиной!

Вспомнила, как утром расстались.

Она мне впопыхах, когда уходила, а я в школу мчалась, все говорила.

– Ну, пока, пока! До завтра, милая!

– Почему, почему завтра, почему не сегодня?

– Не могу, дела! Прости, не могу, никак. И потом, мать твоя. Она вернется, я чувствую. Наверняка. Ну, все! Все! Пока! – И растворилась, ушла.

Я еще постояла в дверях, прислушиваясь к ее легким, быстрым шажкам по ступенькам, а потом вздохнула тяжело, но сладко.

– А ведь как хорошо! Нет, она прелесть!

– Кто, кто, прелесть? – Это соседка с третьего этажа с песиком шла.

– Да все! Все прелесть! – Радостно отвечаю, понимаю, что она не разобралась, о ком это я.

– Да, да! Все прелесть, пока молода, а потом? Эх, старость не радость. – И прошла мимо.

Когда я из школы вернулась, то точно. Как и предсказала Катя. Мать уже вернулась. Тихая вся, не похожая на себя, и какая-то уж больно скромная.

– Что-то случилось? – Спрашиваю ее. А она не уверенно как-то и так повела плечом, вздохнула печально, и не смотря на меня, куда-то в сторону.

– Я, знаешь, рассталась.

– Ну и правильно!

– Что, правильно? Что ты не понимаешь? Он же, он…

– Что? Хороший мужик? – Чуть не сорвалась и не сказала ей грубо, что он ехарь.

– Натка! Что ты такое говоришь? – Это она всегда так, когда от меня чего-то хочет добиться. Я для нее в такие минуты, Натка. Ну, Натка, так Натка! Ну, что там у нее еще? Неужели не сложилось?

– А как же то, что ты мне говорила? Что он такой, твой этот мудасик?

Она пропускает мимо ушей мою колкость, издевку. Видно ей очень хочется мне что-то сказать, и она готова и это пропустить мимо своих ушей. Интересно? Что же у нее там с этим мудасиком приключилось? Что? Спросить, или как? И пока я рассуждаю, не зная, как мне поступить она сама.

– Ты знаешь? Ведь я тебе уже давно хотела сказать, что я уже с ними, со всеми…

Она тянет, и я пока не знаю, о чем она будет потом говорить. Ну, ладно, послушаем, для самообразования. При этом я не испытываю к ней никаких чувств. Странно даже, ведь она моя мать, все-таки? Что-то мне не нравятся эти ее паузы. Нет, что-то не то.

– Что случилось? – Говорю ей, довольно жестко. – Ну, же? Говори, слышишь, не молчи!

Она поднимает на меня виноватые и такие родные, умоляющие глаза и, отводя от меня, шепчет мне ели слышно.

– Я, я… беременная.

– Что? Ты? От кого? Что? От него? От своего мудасика!

– Да, нет же! Нет!

– Ну, слава Богу! Тогда от кого? Слышишь, скажи?

– Ну, не знаю я! Не знаю!!! О Господи! Что же мне делать?

Вот тебе и приехали! Вот это да! Мне вот-вот, восемнадцать, следовательно, ей, ага, сейчас посчитаем. Так! Ей всего-то сорок лет. Можно и рожать. А что? И я представила, как у меня объявится братик. Почему то именно его мне и хотелось, что бы он у нас был. И непременно, чтобы с этим, ну с писюнчиком их, петушком! А как она? Что она сама думает? Так будет она рожать, или как?

Остаток дня и весь вечер уходит на то, что бы понять и, в конце-то концов, выяснить у нее, так будет у меня братик, или нет? Почему-то я больше за то, чтобы она рожала, а она нет, говорит, что пойдет на аборт! Я ее весь вечер уговаривала, а потом мы с ней сошлись на том, что на днях с ней вместе пойдем к нашей врачихе. Я ей покажусь после лечения, а мать тоже покажется ей и посоветуется. И тогда уже окончательно все решим. Но решим вместе. Вот этого я от нее добивалась весь день. На том и решили.

Всю ночь я практически не спала. Мне снилось, что мать родила мальчика и что я с этим мальчиком начала, как с настоящим мужчиной обращаться. Особенно мне нравилось с его петушком обращаться, играть. И во сне он вдруг стал таким большим, что я все никак не могла от него оторваться. А потом меня с этим мальчиком и его большим петушком застала Катька и стала стыдить, говорить, что, мол, я ее, на какой-то петушок променяла. Я стала оправдываться, и так в этих оправданиях то просыпалась, то опять засыпала и все снова во сне повторялось. Тот же, но уже какой-то особенный, просто живой его пенис, который почему-то сам мне влезал глубоко в рот, и я задыхалась от того, что он все старался пролезть мне в самое горло. Я стала задыхаться. Проснулась, еще подумала, что вот, ни за что его в себя не пущу. Никогда, так я решила. Никаких их членов брать никогда не буду. Сон ведь не случайный, это как предзнаменование. Видимо не случайно мне этот сон снится. Не мое это. Стала рассуждать. Что же мое, а что нет. Так за рассуждениями и дикими, нелепыми сновидениями я, наконец, и затихла. Заснула под самое утро и только от того, что вспомнила, что вот, после этой ночи у меня наступит завтра. То самое завтра, о котором мне говорила при расставании Катюша.

Я ели его этого завтра дождалась. Утром мама меня будит, а я никакая. Она мне говорит, что я ей не нравлюсь. Спрашивает. Не заболела ли я? А я и впрямь, заболела! От Катьки заразилась! Думаю, что умру, если ее не увижу. А мама на меня глянула и говорит мне.