Урок анатомии. Пражская оргия - [28]
Он вскрыл тот конверт, что побольше, – такого волнения он не испытывал с осени 1948 года, когда стали поступать первые ответы из университетов. Каждый день после уроков он мчался домой и за стаканом молока судорожно читал о том, какая его ждет жизнь; эти университетские буклеты обещали такое полное освобождение, какого не обещал даже первый тираж его первой книги. Сейчас у него в руках буклет с рисунком на обложке: светотень университетской башни, строгий, взмывающий вверх гибралтар науки, символ несокрушимости призвания врача. Внутри – университетский календарь. Янв. 4–5: регистрация на зимний семестр… Янв. 4: собрания курсов. Он быстро долистал до “Требований к поступающим”, дочитал в “Принципах отбора” до слов, которые должны были поменять все.
Приемная комиссия принимает решения, исходя из способностей, достижений, личностных особенностей, характера и мотивации кандидатов. Раса, цвет кожи, религия, пол, семейное положение, возраст, национальное или этническое происхождение, место проживания при рассмотрении заявок на поступление в Медицинскую школу Притцкера в расчет не принимаются.
Их не волновало, что ему сорок. Его берут!
Но следующая страница огорчала. Шестнадцать часов химии, двенадцать биологии, восемь физики – это только чтобы пройти отбор, в два раза больше учебных курсов, чем он рассчитывал. По естественным наукам. Ну, чем раньше, тем лучше. Когда 4 января будет собрание курса, я явлюсь туда – зажечь горелку Бунзена. Соберу чемодан и полечу в Чикаго – через месяц буду сидеть за микроскопом! Полно женщин его возраста этим занимаются – а ему что мешает? Год, чтобы получить бакалавра, четыре года учебы на медика, три – интернатура, и в сорок восемь он сможет открыть собственную практику. И работать еще лет двадцать пять – если здоровье позволит. Но такая смена профессии восстановит его здоровье. Боль постепенно пройдет, а нет – он сам себя вылечит, это будет в его силах. И никогда больше не придется доверять себя врачам, которые недостаточно заинтересованы, или недостаточно терпеливы, или недостаточно любопытны, чтобы разгадать его загадку до конца.
Вот где пригодятся годы писательства. Врач думает: “Плохо все кончается у всех, я ничего поделать не могу. Он просто умирает, а исцелить жизнь мне не по силам”. А хороший писатель не может бросить своего героя, когда он страдает, мучается под наркотиками или умирает. Как и не может оставить героя на произвол его судьбы, намекнув, что боль герой сам на себя накликал. Писатель учится быть рядом, должен быть рядом, чтобы осмыслять неисцелимую жизнь, чтобы фиксировать все стадии неизвестной кары, даже когда и осмыслять нечего. Из опыта общения со всеми докторами, ставившими неправильные диагнозы, когда опухоль его матери была на ранней стадии, а потом ничем не помогли и ему, Цукерман убедился, что даже если он кончился как писатель, он с их работой точно справится не хуже, чем они.
Он все еще стоял в холле, вынимал пачки листов с анкетами из университетского конверта, и тут в дверях появился курьер из почтовой службы и сообщил, что у него посылка для Цукермана. Да, похоже, началось: как только самое худшее миновало, даже посылки приходят тебе. Всё – тебе. Стоило пригрозить самоубийством, и судьба взялась действовать – вот такая по сути идиотская мысль пришла ему в голову.
В коробке лежала прямоугольная уретановая подушка сантиметров сорока пяти в длину и тридцати в ширину. Ее на прошлой неделе обещали доставить, а он с тех пор о ней и позабыл. В этой бездейственной монотонности пятисот пустых дней он обо всем забывал. И марихуана по вечерам не помогала. Вся его умственная деятельность уходила на то, как справиться с болью и как справиться с женщинами: он либо прикидывал, какие таблетки принять, либо продумывал расписание приходов и уходов, чтобы свести на нет вероятность столкновений.
Подушку ему подложили в банке. Он стоял в очереди, чтобы обналичить чек – наличные нужны были для Дайаниного пушера, – и старался терпеть, несмотря на то что жгло края левой лопатки, и тут его сзади легонько похлопал по плечу крохотный седовласый джентльмен с равномерно загоревшим лицом, выражавшим сочувствие. На нем было отличное двубортное серо-сизое пальто. Серо-сизую шляпу держала рука в перчатке. Серо-сизой, замшевой.
– Я знаю, как избавиться от такой штуки, – сказал он Цукерману, имея в виду ортопедический воротник. Легкий акцент со старой родины. Располагающая улыбка.
– Как?
– Подушка доктора Котлера. Избавляет от хронической боли, накапливающейся во время сна. На основании исследований доктора Котлера. Научно разработанная подушка, созданная специально для таких страдальцев. Плечи у вас широкие, шея длинная, и на обычной подушке нервы у вас защемляются, отсюда и боль. Плечи тоже? – спросил он. – И в руки переходит?
Цукерман кивнул. Боль везде.
– И рентген ничего не показывает? Травмы, аварии, ушибы? Так вот – ни с того ни с сего?
