Урод - [46]

— Не парься, — видя, как друг пытается нащупать еще живую извилину, сказал Алекс. — Я тоже расстался с Алиской. И тоже не жаль.

Они подняли бокалы, и реальность растворилась в утонченном позвякивании стекла, унося с собой разочарования трезвости.

***

Нельзя стать кем-то, никем не пытаясь стать.

Павел Санаев «Хроники Раздолбая. Похороните меня за плинтусом-2»

Прохлада безразличного утра забиралась под ее тоненький кардиган, нагло лапала тело и в мгновение ока улетучивалась при мысли о том, что снова придется переступить порог этого здания.

Элина направлялась к больнице в последний раз — забрать документы после увольнения. Чувствуя, что новая дорога уже открыта для нас, мы не спешим ступать на нее. Нужно обязательно дать страхам и сомнениям потешить себя напоследок.

Ее голову не покидали мысли о том, что она взяла слишком крутой поворот и не сдюжит управление этой гоночной машиной. Слишком дохлой старой рухлядью была ее жизнь, чтобы в один момент стать спорткаром. После радости победы над Катериной и ее отцом, неизбежно пришла грусть со своей вязаной шалью, которую она так уютно набрасывает нам на плечи.

Не было уверенности, что она поступает правильно. Ее дерзость в разговоре с Катей быстро потухла, стоило пройти часу после их встречи. Это был заряд в пустоту, пуля прорезала воздух и не достигла цели, только выпотрошила ее душу. Быть серой мышкой проще: спрятался в свой уголок и нет тебя. Львица же никогда не будет прятать даже кончик своего хвоста в норе. Именно этого сейчас хотелось Элине: найти свое скромное дупло в самом старом и никому не нужном дереве и укрыться там с головой.

Слава богу, общаться со Стрельцовым не придется. Просто подойти к секретарю и забрать документы. Очень простой алгоритм действий, на который у нее должно хватить духу.

Она почувствовала легкий удар и шум, которые вывели ее из ступора мыслей.

— Разуй глаза, овца! — на нее обрушился шквал ледяной воды с примесью обломков чьей-то злости и грязными комьями чьего-то негодования.

— П-простите, — выдавила из себя она, шокировано взирая на пирожные, зверски размазанные по полу и похороненные под пластиковой упаковкой, в которой, по всей видимости, сюда прибыли. — Я не понимаю, как это вышло.

— Еще бы ты понимала, — пыл мужчины не остывал ни на градус. — Когда пить-то перестала, алкоголичка несчастная?

— Я… я не пью…

— И говорить уже разучилась. Дома и сиди тогда, ясно тебе? Раз не можешь на людях себя вести нормально.

Элина спиной попятилась от места преступления, не отрывая взгляда от жертв ее жестоких действий — пирожных. Картошка. Господи, за такую мелочь этот мужчина готов был ее растерзать. Мужчины, похоже, не то чтобы обмельчали в их век — вовсе перевелись. Только и остались что внешние признаки маскулинности, однако нормой стало сидеть, когда старушка с тяжелым вздохом хватается за поручни автобуса, повышать на женщину голос из-за любого пустяка и так далее по списку.

На глаза попался туалет, и девушка юркнула туда. Похоже, это стало ее любимым местом в больнице. Воздух не успевал попадать в ее легкие, как она тут же его выгоняла оттуда, подталкивая сзади метелкой. В итоге Элине потребовалось около пяти минут, чтобы прийти в себя.

— Ну почему алкоголичка? — тихо, но в то же время истошно громко прошептала она своему взлохмаченному отражению в зеркале.

На нее смотрела самая обычная женщина тридцати лет в чистой строгой одежде. Аккуратная летняя сумочка. Украшения на шее и запястьях, какое-то милое колечко на пальце. Волосы заколоты в формальную прическу, но пара прядей выбилась. Лицо было слегка припудрено, чтобы хоть немного скрыть начавший желтеть синяк и шрам. Ногти без покрытия лаком, но подстриженные и подравненные.

Все как надо. Все прилично. Но в этой восковой кукле, заточенной под всевозможные стереотипы о серьезной роли женщины в этом мире, не было жизни. Словно напечатанная раскраска на дешевых сероватых листах. Всего тридцать, а уже безжизненная. Всего тридцать, а уже заказала и оплатила собственные похороны. И ведь не надо взаправду умирать, чтобы быть погребенным!

— Что бы ты сделала, Эля, если бы любила себя? — спросила она, обращаясь к своей душе, которая боялась быть смелой, боялась выходить из тени на свет.

Проживая всю жизнь в тени собственных страхов, не стоит удивляться, что в итоге и дневной свет тоже пугает.

Сжав руки в кулаки, девушка вышла из уборной. Охлажденный кондиционерами воздух стал азартным ветерком, который похлопывал ее по плечу и шептал, что она на верном пути. Надо любить себя больше всех остальных людей на свете. Надо стоять за себя всегда и перед всеми.

— Возьмите, пожалуйста. — Она нашла того мужчину на прежнем месте и оставила перед ним деньги.

— Что это? — в его голосе все так же непристойно кривлялось презрение.

— Стоимость вашей человечности. Ну или пирожных, которые я случайно смахнула на пол. Желаю вам удачного дня.

Быстрой походкой Элина удалилась от места происшествия под смущенный взгляд мужчины. Все эти ее отчаянные жесты были лишь паллиативами, не более. Временный укол морфия, но пациент все равно умирает от рака. И она умирала, загнивала в этой жизни. Нужно что-то менять, срочно, кардинально, навсегда.