Урод - [49]

Когда Эно стал соскальзывать с неба и прятаться за высоким шпилем тор-склета, он поднялся, легко, словно и не сидел долгие часы на одном месте без движения, натянул поглубже капюшон и зашагал по улице, оставляя заходящее светило по правое плечо. Когда взошел Урт, его темный плащ исчез в лабиринте погруженных в сонную синеву улиц.

Людей было много. Они стояли в лучах набирающего силу Урта и были похожи на одинаковые столбы, расставленные в случайном порядке. Залитые синим светом лица казались непривычно бледными и пустыми, черты – заостренными и резкими. Их было не меньше двух десятков и они стояли возле вала, образовывая на фоне потемневшего неба целую россыпь бледных лиц. Вместо обычного людского гомона над толпой проносился, то разгораясь, то затихая и становясь тише ветра, сухой треск, больше похожий на быстрый стук хитина по дереву, чем речь. Они были насторожены, подозрительны и достигли той степени утомления от ожидания, когда движения становятся резкими и отрывистыми, а глаза двигаются быстро, скачут с одного предмета на другой. Крэйну показалось, что даже воздух здесь не такой – какой-то жидкий, наполненный медленно скручивающимися струями скрытых за неживыми лицами эмоций. Многие из них по виду не сильно отличались от тех обитателей шалхов, которые пытались растерзать его не так давно – суетливая походка, опущенная голова, грязная мешковатая одежда и какой-то виноватый забитый взгляд сразу выдавали жителей городского дна. Даже неподвижно замерев, они казались поспешными, неровными в движениях. Были и получше, некоторые смотрелись вполне пристойно, но безошибочному острому глазу Крэйна потребовалось одно мгновение, чтобы понять, кто перед ним.

Сброд. Осмелевшая от многочисленности, начинающая ворчать и показывать зубы стая. Не уличные шеерезы, еще не успели, но заготовки – слишком уж выделяются недобро щурящиеся глаза с мрачной искоркой внутри. И руки – Крэйн всегда первым делом смотрел на руки. У большей части собравшихся руки были нервные, быстрые, с узкими от голода пальцами. Такие руки очень хорошо представляются в ударе, быстром, в спину, с зажатым дешевым стисом.

Дрянь. Нельзя было верить этому весельчаку с густыми волосами… как его там?

Тигир обнаружился неподалеку. Почтительно и вместе с тем с достоинством касаясь стремени, он беседовал с сидящим на хегге молодым человеком в блестящем кассе и с эскертами за плечом. Судя по всему, это и был «знатничек», устроитель охоты, Крэйн примерно так себе его и представлял. Он был знаком с подобной породой и лишь удостоверился, что Трис схож с Алдионом гораздо больше, чем ему это казалось сперва. Тонкие черты лица, узкие правильные губы, ухоженные волосы, полуприкрытые глаза, безразлично взирающие на собравшийся сброд. По Крэйну он и скользнули также сухо и безразлично.

– Это тоже мой, – громко сказал Тигир, проследив за взглядом нанимателя. – Из сегодняшних. С виду неказист, но крепок, остолоп, хорошая кость.

– А морду ему где искалечили?

– Вот это не знаю. Главное – чтоб рука не дрожала, а что у него с лицом – то уже не важно, я так думаю. Одобряете?

– Урод и наверняка шеерез. – Родственник шэда флегматично отвернулся. – Но это твои заботы, Тигир. Мое слово – один к десятку, а набирать ты волен хоть тайлеб-ха.

– Воля ваша, – немного дерзко ответил Тигир, демонстрируя толпе, что вовсе не находится в подчинении у этого изнеженного жизнью в тор-склете высокородного скареда. – Один к десяти. А остальное – и правда мое дело.

Толпа одобрительно заворчала, кое-где распороли синеву ухмылки.

Нанимателя не любили. На броню его ледяного презрения приходилось не меньше сорока глаз – прищуренных, с недоброй искрой, взгляды уличной швали, питающейся отбросами тор-склета. Пожалуй, не будь у прохода стражи да возвышающихся за спиной «знатничка» двух высоких теней, могли бы и напасть. Двадцать стисов и уличных укороченных кейров против одного хиляка, пусть и на хегге – не бой, бойня. Тем более на глухой улице возле самого вала, как ни кричи – в тор-склете не услышат. Но родственник шэда не боялся. Он смотрел на толпу с ясной усмешкой на тонких губах, глаза глядели прямо и уверенно. Он сознавал свою силу и превосходство, равно как и то, что ни один из оборванцев не осмелится поднять на него руку. Крэйну стало мерзко смотреть на это красивое породистое лицо, полное достоинства и тщеславия, отвратительную смесь из прекрасного и уродливого.

«А как ты смотрел на чернь? – кольнула в висок зазубренная иголочка. – Ты ведь не часто задумывался о том, как выглядишь со стороны. А теперь смотришь на этого жалкого хлыща, который в былое время ползал бы перед тобой ради одной брошенной улыбки, и завидуешь ему. Да, это зависть. Он смотрит на эту собравшуюся грязную дрянь как положено, они не люди, но он имеет на это право. Он богат, красив и родственник шэда. А ты, хоть полностью разделяешь его взгляд, урод в рваном вонючем плаще с чужого плеча. Ему есть за что презирать эту свору – он по крайней мере еще не сравнялся с ними».

Тигир украдкой ему подмигнул, Крэйн кивнул в ответ. Пожалуй, чтоб у нанимателя не возникло подозрений, придется демонстрировать бурную радость от того, что его взяли в отряд. Нищему бродяге не к лицу принимать подобную милость снисходительно. Будущие загонщики смотрели на Крэйна настороженно и недобро. Любой чужак встретил бы отпор, попытавшись пробиться в эту сбитую голодом и злостью стаю, его же ненавидели и по более простой причине – каждый понимал, что чем больше в отряде человек, тем меньше выручки придется на каждого. Пока Тигир тихо переговаривался с нанимателем, задумчиво изучая ветхие пыльные носки сапог, его подчиненные подобрались, не сводя горящих холодом глаз с Крэйна. Они словно затвердели, редкие движения казались резкими и скованными. К нему присматривались – уверенно, без спешки. Крэйн ухмыльнулся, однако почувствовал, что в груди сжимается нехорошее чувство. Он словно оказался перед лицом стаи хеггов. А ведь могут и разорвать – пронеслась метеором мысль – стражники и не подумают вступиться, а дружинникам это тем более не надо.