Словом, жила Елена в кисее, да не в гордости. Первая Победоносцу призналась:
- Как хотите, так и думайте про меня. Только мое сердце для всех, кроме вас, заперто и глаза мои для всех, кроме вас, слепы отныне... - Потом она ему что-то не по-русски добавила.
А он уж тогда при горном начальнике не только правой рукой был, а обеими. Всем управлял. И всякие бумаги, из какого бы нерусского города они ни пришли, мог читать, как ученый аптекарь рецепт на микстуру.
Месяца не минуло, как про Неллину любовь все узнали. От пригорничных девок в господском доме разве что ускользнет? Ну, а уж коли они знают всему народу известно. И Якову, само собой.
- Доволен ли ты, Егорша, теперь? - спрашивает он дружка. - На горе ты начальник. Все тебе доверено. Все тебя любят. У стариков святым слывешь. Старухи тебя сказками заживо славят. Нерукописной красоты Елена Прекрасная по тебе чахнет. Что тебе еще надо, Гордеев сын?
А тот ему на это замогильным голосом, будто семь лет в тагильском демидовском каземате отсидел, говорит:
- Скважины мелко бурим. Бур у нас на горе короток. До дна горы не может дойти. А главное-то счастье там.
Махнул Яков рукой и ушел. А Егор, как простой рудобой, сплюнул в ладошки и давай с мужиками-бурщиками ворот вертеть. Хочется самому до дна горы дойти.
Любо горщикам с таким работать. И управительское дело справляет, и горные работы саморучно ведет, и о лучших днях жизни тонкие беседы заводит. Такие тонкие, что и худому уху прискрестись не к чему.
Начальник на охоте днюет, в пирах ночи коротает. Все дела Егору препоручил. Только одну заботу за собой оставил - чины да награды получать. А они шли. Потому как руды теперь грузить не поспевали. Свои домны стали тесны, в другие места руду поставляли.
Прижим кончился. Порку забыли. Десятников Егор приструнил. Штейгеров обуздал. Рядом с собой в гору поставил. Работай, коли местом дорожишь. А нет - так катись к Евгении Марковне.
Загремела гора. На выучку ученых людей сюда присылать стали. Приедут, бывало, горные барчуки. При вензелях на плечах. При золотых молоточках на картузах.
- Где его высокоблагородие Егорий Гордеевич?
- Это я, - скажет Егор и выйдет как есть весь в глине, в рабочей одеже, в простых сапогах.
Хоть стой, хоть падай. А что сделаешь? По бумагам-то он теперь "его высоким" числится. Принимай как есть.
И принимали, каким он был. Даже слышать не хотели, будто он в кружок ходит на недозволенные чтения. То ли не верил этому горный начальник, то ли оберегал сук, на котором сидел. Наверно, понимал старый глухарь, что без Егора гора - не гора, а яма. К тому же и Нелличка, его дочка милая, десятерым женихам отказала, а с ним готова и горы бурить, и на морозе стыть. Чуть закашляет Егор - на ней лица нет. Сама горчичники ставит, сама французские бульоны готовит и подает.
А время шло да шло. У Егора уже малость виски заиндевели. И начальниковой Елене под тридцать. Когда-то надо тому и другому свою семейную жизнь перевести на легальное положение.
Егор и недели без Нелли не мог прожить. Видеть ее надо, а к сердцу допустить боязно. Себя потерять страшно. Его недовольство-то к той потере глубоко в подполье ушло. Партийным товарищем стал Егорий Гордеевич. Не только с Питером да с Москвой связь держал, но и от самого первого человека в партии в иноземных фирменных конвертах "коммерческие" письма получал. Писалось в них о глубинной руде, о твердых сталях, а читалось о революции. Как при таком высоком доверии в господский дом зятем войдешь?
Так оно и шло. Из кузова не лезет и в кузов не идет.
Но всему бывает конец. Начальникова Нелля как-то в заграницы собралась.
- Это зачем же вы, Елена Сергеевна? - допытывается Егор. - Нескладно одиночным девицам по заграничным городам ездить. Там всякий народ живет.
- Именно, что всякий, - отвечает ему Елена. - Хочу спросить у одного человека, как мне дальше невенчанной жить. И вы бы съездили.
"Не ловушка ли?" - подумал Егор и говорит:
- А у меня нет такого человека, которому я полностью могу свою душу открыть.
- От меня-то хоть не таитесь, Егорий Гордеич. Мало ли на свете светлых голов.
- А кто, к слову? - докапывается Егор.
- Граф Лев Толстой, например, - говорит Елена и тонким переливчатым женским голосом на кого-то другого намекает; голубым лучом в душу заглядывает. - Должен же быть на свете для вас самый верный человек, слово которого - как солнечный свет для месяца. Увидитесь с ним - и, может, сами от его света посветлеете сердцем и головой.
Сказала так и уехала.
Долго думал Егор. Все взвешивал. И тосковал по Нелле. А потом напустил на себя кашель и говорит горному начальнику:
- Надо свое нутро заграничным докторам показать. Да и должен я когда-то чужие города повидать.
А тот - с превеликим:
- Сделайте одолжение! - А сам про себя думает: "С Неллей, значит, они заграничное свидание назначили". Радуется. И есть чему. Худо ли его превосходительству такую сильную голову зятем заполучить!
Теперь дальше слушайте...
Приехал Егор в иноземный город и сразу по заветному адресу:
- Здравствуйте, Владимир Ильич. Вот мои бумаги.
- Да я бы вас и без них узнал, - говорит ему Владимир Ильич и в креслице усаживает. - Как у вас там, на горе? Рассказывайте.
