Уральская матрица - [23]

На «пермском Урале», западном, — живёт народ коми. На «екатеринбургском Урале», восточном, — народ манси. На западе — святой Трифон Вятский, на востоке — святой Симеон Верхотурский. На западе — «падающая» Соборная колокольня в Соликамске, на востоке — «падающая» башня в Невьянске. Торговый Кунгур и торговый Ирбит. Культовая Чердынь и культовое Верхотурье. Пожевские пароходы и тагильские паровозы. Монетный двор в Екатеринбурге и монетный двор в Аннинске. Губернатор Огарёв и горный начальник Глинка. Пермские пушки и екатеринбургская броня. Более-менее точные подобия можно найти чему угодно. Вплоть до курьёзов. Главный архитектор Перми — Иван Лем, а главный архитектор Екатеринбурга — Эрнст Сарториус. Фамилию «Лем» мы больше знаем по Станиславу Лему, писателю, у которого в романе «Солярис» один из главных героев — доктор Сарториус.

Можно оспаривать эту странную закономерность и называть местные уникальности, которым нет аналогов за хребтом. Или апеллировать к тому, что религия, этнография, торговля и металлургия не могут иметь общих культурологических свойств. Но интерпретировать — плодотворнее. И в таком случае «двойственность» Урала будет означать то, что «уральская матрица» — это нечто вроде спектра, диапазона, а «близнечные противоположности» — края спектра, границы диапазона. Например, Строгановы и Демидовы — самые яркие воплощения двух типов хозяйствования: патерналистского и фартового. И любой другой уральский промышленник находится в этом спектре ближе к одному или к другому его краю.

Строгановым «не повезло». Вне Урала вообще мало кто ассоциирует их с Уралом. Даже на Урале строгановским солеварням почему-то отказывают в праве числиться среди предприятий «горнозаводской державы». Хотя в этой державе не только горные заводы, но и рудники, прииски, лесосеки, пристани, курени, гранильные фабрики. И среди шести «горных городов», учреждённых в 1834 году, был город Дедюхин, ныне затопленный Камским водохранилищем, — город солеварен. В советское время Строгановых упоминали как абстрактных вельмож, зато Демидовых гвоздили конкретно за Урал. А в пост-советское время Демидовых отмыли и потащили на постамент.

Объяснить это можно тем, что ни в советское, ни в пост-советское время строгановские принципы хозяйствования не были актуальны. А демидовские — были. Весь ХХ век на Урале — сплошная и тотальная «демидовщина». Легендарная Магнитка, которая одна давала столько же металла, сколько все остальные заводы Урала, — фарт советской эпохи. А Уралмаш, «завод заводов», вдруг ставший бизнесом частного человека, — фарт современности.

Свобода — это возможность перемены «матрицы», а «дикое счастье» — свобода вообще от любой «матрицы». Мечтать о таком фарте может лишь тот, кто совсем не имеет свободы, кто задавлен неволей, нищетой, работой. Кому надо «оторваться» (очень удачное жаргонное словечко). Россия никогда не испытывала недостатка в подобных бунтарях. А Урал — тем более.

«Дикое счастье» легко сочетается с криминалом, с уголовщиной, ведь оно само — забвение всех законов и правил. И «дикое счастье» логично выводится из «уральской матрицы». Но корни его не только в «неволе под ружьём».

Корни «дикого счастья» в маргинальности, провинциальности самой «уральской матрицы». Уральское «чудо преображения» возможно только из того, что привнесено извне, ведь Урал — это «место встречи». Получается, что значимо и дорого только то, что «извне». Говоря по-бандитски — то, что чужое. Присвоить чужое силой — беспредел. Но, став своим, оно дешевеет. Значит, его не жалко разбазарить. А это — «дикое счастье».

«Диким счастьем» стали 90-е годы — время свободы от «матрицы», время «Великой криминальной революции» (определение Станислава Говорухина). Но говорить о том, что криминальный взрыв 90-х был следствием «советского тоталитаризма», то есть, неволи, не совсем верно.

«Криминальная революция» выводится из советского тоталитаризма через промежуточный этап — через внедрение маргинальных ценностей. После отмены крепостного права в 1861 году не было никакого криминального взрыва, хотя было всё остальное: банкротства, безработица, растерянность. Но в сознание народа крепостники не вбивали маргинальных ценностей, вот потому народ потихоньку сориентировался и начал работать, а не взял кистень и не пошёл на большак.

Маргинальные ценности — это ценности рабов. Советская система исподволь внушала их трудовым людям. Внушала, когда окружала и замещала рабами. Когда потихоньку закабаляла и стирала границу между волей и неволей.

С самого начала советской эпохи Урал становится зоной ссылки, а потом и каторги. В 20-х годах — на Урале работали трудармейцы, мобилизованные на работу как на армейскую службу. В 1930 году появился ГУЛАГ и закрыл своей тенью весь Урал. В девяти свердловских лагерях, в пяти пермских и в трёх челябинских было сосредоточено около миллиона человек — столько же, сколько на Урале имелось своих работников. И ещё полмиллиона спецпереселенцев, рассыпанных по лесам. И депортированные народы. И военнопленные. Рабы «транслировали» и навязывали «вольным» свои ценности. Такого напора не выдержит ни один народ — и пропитается чужими ценностями, примет их за свои.