Урал грозный - [23]

— Завод тут ни при чем, мама,— сказал Егор и усмехнулся.— А Урал без заводов — каков же это Урал?

— Факт,— заговорил после долгого молчания Василий Тимофеевич.— Наш завод тоже достраивать будут. Это я точно имею сведения. Как раз вчера из области представители приезжали. Я поинтересовался. Объясняют: едут к нам, говорят, эвакуированные, причем, говорят, громадный завод со всем сооружением.

Разговор стал совсем интересным, и все придвинулись поближе к Василию Тимофеевичу. А хозяйка спросила:

— Это что же значит вакуированные?..

Меж тем молодежь продолжала свое веселье, которое было не столько весельем, сколько возможностью поговорить о своих секретах, не привлекая общего внимания.

Тоська Ушакова, открутив пятую фигуру кадрили, опустилась на табурет неподалеку от Кости и, обмахиваясь, обратилась к нему.

— Ну, что притих? Приласкали тебя?

— А ну их! Смех да и только! — сказал Костя, подвигая свой стул поближе к Тоське.

— Какой же смех?— сказала Тоська.— Правильно объяснили.

Но у Кости был с нею свой секретный разговор, и он сейчас же приступил к нему.

— Тося! — сказал он.— Я ведь сегодня ухожу.

— Неужели? — усмехнулась Тоська.— А я и не знала.

— Вот насколько ты бесчувственная,— сказал Костя, придвигаясь к ней еще ближе.— Может, и не увидимся никогда.

— Значит, не судьба,— проговорила Тоська, глядя мимо него и все обмахиваясь платком.

— Какая может быть судьба, Тося? В судьбу я не верю...— Костя осторожно тронул ее за руку.— Взять бы тебя, вот и вся судьба.

— Как это — взять?..— встрепенулась Тоська, и лицо ее вдруг стало злым.— Я даже не понимаю, как это можно взять свободного человека!

— Записались бы, и делу конец,— сказал Костя, тоскливо глядя на нее.

— Ах, какой ты скорый! — усмехнулась Тоська, все обмахиваясь, но глядя теперь на Костю в упор своими недобрыми глазами.— Записался, а сам в армию! А я, мол, здесь в приятном ожидании: вернется ли, нет... А вернется — так с руками ли, с ногами? А то еще придет, привяжется: с кем гуляла и кого за руку брала? Нет, брат, шутишь, смеешься, да не на такую напал.

Костя как-то сразу осунулся и сник. Пальцы его беззвучно перебирали лады.

— Тося, я ведь воевать иду,— сказал он с трудом.

— Ясно, не горох молотить,— быстро проговорила Тоська.

— Может, убьют меня.

— Убьют — старухи в церкви помянут за упокой души раба божьего Константина.

— Я в бога не верю, Тося!

— Эко, удивил! — вдруг звонко рассмеялась Тоська.— А кто в него верит?

— Я в тебя верил... И сейчас еще верю, Тося!

Костя попытался улыбнуться и взял Тоську за руку. Она легко выдернула свою руку.

— Вот что! А я и не обещала!

— Так ведь гуляла со мной?

— Мало ли с кем пройдешься!..

— А третьего дни? — в голосе Кости зазвенели слезы.

— А про это забудь!

Тоська поднялась, легко отряхнула юбку и сразу запела озорную частушку, вызывая подругу на ответ. Подруга обошла ее, соблюдая порядок, и стала притопывать перед Костей, вызывая его как хозяина и гармониста.

Костя, дорогой, хорошо играете!

Ничего тоже симпатия, с которой гуляете...

Но Костя не стал играть частушки, а, нарушая порядок, снова заиграл кадриль.

Из-за стола поднялись старшие мужчины, подвинулись поближе к гармонистам, показывая этим свое желание принять участие в танце. Один из гостей пошел приглашать жену Егора Степановича и хозяйку дома Анну Ивановну Свиридову. Это совсем еще молодая женщина. Не всякий различил бы ее среди молодых девушек. Движения и повадки ее по-девичьи еще быстры, а на губах приятная улыбка, обязательная для хозяйки дома и нимало не зависящая от душевного ее состояния. Стесняясь, она посмотрела на мужа. Того гости тоже потащили из-за стола.

— Забыл я это искусство,— проговорил Егор, неохотно подымаясь и застенчиво поглядывая на жену.

— Большое дело,— засмеялся гость, выводя хозяина на круг.— Драться, поди, тоже забыл? Да вот напоминают.

Отстранив настойчивого гостя, Анна вышла на круг и стала перед мужем, приглашая его, как если бы они были девушка и парень, и все с любопытством стали смотреть на них. Егор принял ее приглашение, но гость не хотел уступить. Тогда все стали говорить ему.

— Отступись! Его право!

— Военные без очереди,— сказала Тоська Ушакова.

Все засмеялись, и пошла кадриль.

Хлопнула дверь, и вошел уже изрядно захмелевший Тоськин отец — товарищ Ушаков, местный кооператор.

— Ага, вот это так!— крикнул он еще с порога.— Вот это по-нашему, по-русски. В армию идти без этого нельзя. Песни спели, водки выпили, тогда воюй до крови, до смерти. Давай чаще! — и пошел к столу, где сидел Василий Тимофеевич Черных.

Ушаков вынул из кармана свежую бутылку и стал разливать по рюмкам, готовя посошок.

Между тем танцующие, вспомнив старину, ломали пол. Посуда ходуном ходила на столе, водка плескалась в рюмках. Танцевали последнюю фигуру. Взявшись за руки, мужчины, топоча изо всех сил, наступали на женщин, а те отступали; потом — наоборот: женщины наступали на мужчин, а мужчины отступали.

— Берегись, немец! Уральские пошли! — крикнул Ушаков, в то время как гости, обмахиваясь и смеясь, расходились с кадрили.— Ну, что ж, по последней? — и поднес хозяину: — Надо посошок!

Вторую рюмку он поднес хозяйке, а третью — старшему среди гостей — Василию Тимофеевичу. Василий Тимофеевич поднялся.