Ураган - [46]

Прежде чем он набрал в легкие воздуха, чтобы договорить, с места поднялся сухопарый седой человек, казавшийся от своей худобы еще выше, чем был на самом деле, и скрипучим голосом старого стряпчего прокаркал:

– Господин председатель! Текст поправки, предлагаемой конституционной комиссией, может быть зачитан высокому собранию.

Спикер стукнул молотком.

– Я полагаю… – начал было он, но срепетированный хор голосов прервал:

– Пусть читает!.. Пусть читает!..

Тощая фигура председателя конституционной комиссии появилась на трибуне. Он едва успел раскрыть рот и произнес всего несколько слов, как уже раздались крики.

Одни депутаты растерянно переглядывались; другие вскакивали с мест и кричали так, что в наступившем шуме не было слышно их собственных слов.

"Господи боже, – подумал Парк, – это чертовски похоже на то, что происходило в тридцатом году в германском рейхстаге… Демократию хоронят по самому дешевому разряду. А я-то воображал, что в этом доме меня уже ничто никогда не удивит. Эти люди не понимают, что наличие ядерного оружия, способного уничтожить всю цивилизацию, привело нас в тупик: обращение к его силе для решения вопроса – кто кого? – стало невозможно… Оно стало равносильно самоубийству. Боже правый, как ты мог довести их до безумия?!"

Стука молотка спикера уже не слышали даже ближайшие к нему.

Парк поднял усталый взгляд на часы. Они показывали ровно три. Три часа утра.

***

Время от десяти до одиннадцати часов утра того же дня Антонио Пирелли провел у телефона. За этот час он дважды переговорил с лидером правящей партии и с лидером оппозиции в парламенте. Последний разговор состоялся с одним из членов Верховного суда. После этого Пирелли спокойно принял ванну и лег спать.

***

13 часов того же дня

Большинством шести голосов членов суда и одним голосом его председателя принятая парламентом поправка скреплена авторитетом Верховного суда, как не противоречащая духу и букве конституции.

***

23 часа того же дня

Председателя Верховного суда подняли с постели, чтобы вручить конверт от одного из двух членов суда, голосовавших против поправки. Старик председатель с недовольным ворчанием вскрыл конверт и, оседлав нос очками, одним взглядом охватил весь текст. Там было всего несколько слов:

"Это фашизм. Играйте без меня. Эдвард Нордленд".

***

23 часа 10 минут

Председатель Верховного суда набрал номер Нордленда.

– Вы сошли с ума, – сказал председатель.

– Если не сошли с ума все вы, значит сошел с ума я, – очень спокойно ответил Нордленд.

– Так оно всегда и бывает, – проворчал старик. – Одному всегда кажется, что сошли с ума все остальные.

– Ну, если вы так думаете, старина, то…

– В чем дело, Нэд? Что вы затеяли?

– Ничего неконституционного.

– Знаете, дружище, бросьте-ка это. С такими мыслями лучше не жить.

– Вы находите?..

– На вашем месте я не стал бы сопротивляться, – уныло проговорил председатель суда.

– На моем месте?.. Хм, на моем мес… – голос Нордленда внезапно оборвался.

Председатель удивленно посопел в замолкнувшую трубку и бросил ее на рычаг. Старик долго ворочался с боку на бок, пытаясь заснуть. Пришлось принять снотворное.

***

3 часа 50 минут следующего дня

Но и на этот раз председателю не дали покоя: его опять разбудили. Гудящая от наркотика голова старика с трудом переварила сообщение стоявшего перед постелью секретаря:

– У телефона господин Нордленд…

– Боже мой, Фред, если бы вы знали, как я хочу спать! Попросите Нордленда позвонить попозже, – устало пробормотал председатель и повернулся на другой бок, когда секретарь повторил:

– Это невозможно в другой раз: Нордленд застрелился.

Старик сел в постели и, глядя во все глаза на секретаря, испуганно пробормотал:

– Фу, какой скандал!

2

Ночная тишина лежала на ослепительно белом пляже, которым имение Лоуренса Ванденгейма "Белые пески" граничило с водами обширного залива. Песок едва слышно поскрипывал под ногами двоих молча шагавших по пляжу людей.

Оба шедших – Лоуренс Ванденгейм и Антонио Пирелли – хорошо понимали, ради чего происходит это свидание, но ни один не хотел заговорить первый. Чтобы не выступать в роли заинтересованной, а следовательно, слабой стороны.

Наконец менее выдержанный Пирелли не утерпел:

– Что ж, Лорри… можно считать вопрос исчерпанным?

С хорошо разыгранным недоумением Ванденгейм спросил:

– О чем вы, Тони?

И тут Пирелли пришлось выложить: если нынешняя ситуация не будет использована для ракетного бума, никогда не удастся наверстать потерянное. По его данным, налогоплательщики достаточно напуганы поправкой к конституции. Если печать поднажмет, то не найдется человека, который не согласится подтянуть пояс ради того, чтобы спать спокойно, не ожидая сюрприза воздушного нападения. Любая ассигновка на нужды ракетной обороны пройдет сейчас без запинки. Но именно сейчас, пока красная пропаганда не раскрыла истинного смысла этого блефа.

– А вы думаете, что свет населен идиотами? Разве люди и без красных не понимают, что все это… наша работа? – скептически спросил Лоуренс.

– Во всяком случае, – настаивал Пирелли, – не найдется таких, кто решится сейчас громко протестовать. Даже если введут какой-нибудь дополнительный наложец в грош на пинту пива. Спать спокойно за один грош – на это пойдут. Даже жены не запретят мужьям пить столько же пива, сколько они пили прежде.