Ураган - [32]

Руководители синдиката рассматривали такое положение как противоречащее здравому смыслу и терпели его только до поры до времени – пока Антонио Пирелли не станет депутатом.

Для проталкивания капиталов синдиката в хозяйственную жизнь страны Пирелли активно помогал политическим боссам провинций. Деньги синдиката играли роль в избирательных кампаниях сенаторов, губернаторов и судей. Взносы от неизвестных или подставных лиц давали синдикату возможность сказать свое слово, когда избиратели шли к урнам. Рядом с миллионами, внесенными "клубом 33-го этажа" на последнюю предвыборную кампанию, в партийной кассе лежали и тайно внесенные миллионы синдиката.

Итак, Тони Пайрелли (он же Пирелли, граф Антонио ди Комо) пожелал повидаться с Ванденгеймом с глазу на глаз вне деловой конторы.

Войдя в салон тридцать третьего этажа "Регина-Виктории", Пирелли дружески кивнул Лоуренсу. Для Пирелли "великий" Лоуренс был просто "Лорри".

Разговор происходил без свидетелей, без фонограммы, на вполне равной ноге. Пирелли предъявил Ванденгейму нечто вроде ультиматума: в случае принятия закона о неограниченной власти главы государства он, Пирелли, должен получить точно оговоренную возможность участвовать в ракетном буме. Иначе, несмотря на все могущество "33-го этажа", респектабельным монополистам придется очень и очень повозиться с проведением поправки к конституции через Верховный суд. А без санкции этого учреждения всей затее Лоуренса грош цена: суд не утвердит решения конгресса.

***

Два "дюзенберга" отъехали от подъезда "Регина-Виктории" и умчались в противоположных направлениях. Но дальнейшие события потекли в одном русле – так, как это и было нужно обоим пассажирам: респектабельному и нереспектабельному.

Глава 7

Когда сэр Томас покидал пост премьера кабинета ее величества, ему был пожалован титул графа Чизбро. Этим подчеркивалось, что его заслуги ставятся не ниже заслуг его знаменитого предка.

Сэр Томас был умный человек. Он не сердился, когда кто-нибудь начинал насвистывать популярный мотив песенки об его славном предке: "Чизбруг в поход собрался…"

Иногда даже сам принимался подсвистывать.

Теперь Чизбро исполнилось девяносто. Родовые регалии он вытаскивал на свет только в особо торжественных случаях. Церемонии во дворце из-за их дороговизны становились все реже, поэтому и регалии большей частью лежали без употребления. Их владелец оставался попросту сэром Томасом. Он любил видеть в печати и свою популярную кличку "Боевой конь". Впоследствии к ней приросло ласковое уточнение – "Боевой конь с длинной трубкой".

Свою знаменитую трубку сэр Томас действительно по-прежнему не выпускал изо рта. Но что осталось от Боевого коня?! Над этим легко посмеивался он сам. Такова отличительная черта умных людей и сильных характеров: они не боятся старости.

Сэр Томас почти безвыездно сидел в своей усадьбе вдали от столицы. Дни, когда его голова была свежа, уходили на писание мемуаров. Он верил тому, что его прошлое и настоящее – это история Империи, и твердо верил в вечность Империи. Как певалось в старой песне: "Пока стоят меловые утесы". В себя сэр Томас верил не меньше, чем в Империю.

Сэр Томас помнит многое, о чем не станет упоминать в своих мемуарах. Взять, к примеру, русские дела. Сколько раз сэр Томас пытался набросить сеть на русского противника. Просто тошно вспоминать, какие надежды он возлагал на вмешательство в гражданскую войну в России! Если бы дорогие соотечественники знали, сколько добытого их потом и кровью золота уплыло в грязные лапы всяких авантюристов и преступников – от Деникина до Балаховича, от Врангеля до Петлюры! Лучше не вспоминать.

Воспоминания о русских делах разволновали сэра Томаса. Он даже встал из-за стола и пошел бродить по кабинету. Так, за хождением из угла в угол, и застал его один из секретарей.

– Вы просили показать вам корректуру этого места, сэр?

– Места? – Сэр Томас хмуро уставился на секретаря. – Какое место? – нетерпеливо повторил он.

– Где описывается визит господина Хесса, сэр.

– Визит?! – Сэр Томас скорчил презрительную гримасу и движением подбородка указал на письменный стол.

Секретаря давно уже не было в комнате, а сэр Томас все стоял над столом и глядел на листки корректуры. Его мысленный взор уходил далеко за пределы сказанного в этих листках. Что он написал для широкой публики? Несколько страничек пустяков, где каждое слово предназначено скрыть правду. А может ли он сказать правду сегодня? Хочет ли сказать?

Едва ли.

И все же стоит, пожалуй, перебрать в памяти, как все происходило. Сказанное в мемуарах не должно бросаться в глаза как стремление подогнать исторические факты к тому, что автору хочется в них видеть. Слишком многое проникло в публику, несмотря на усилия сохранить в тайне неприглядные страницы истории.

Сэр Томас опустился в кресло и механически, сам того не замечая, принялся готовить новую трубку. Только первые затяжки, пока трубка не раскурилась, потребовали некоторого внимания. Но вот дымное облако, расплываясь над столом ароматной синеватой завесой, отгородило сэра Томаса от действительности. Из-за этой колеблющейся завесы одно за другим выглядывают лица, наплывают картины событий.