Ураган - [27]

– Катастрофа!

– На твой взгляд это катастрофа, а по мне, если станет бывать дома, не беда, а как раз…

– Пойми, летать так, как летает он, требует всех сил, нервов, спокойствия, как нигде в других обстоятельствах.

– О, еще бы! Уж ты-то знаешь… – сквозь стиснутые зубы пробормотала Вера.

– Личный опыт!

Даже в тени, отбрасываемой на Ксению глубоким колпаком лампы, было видно, как кровь отлила у нее от лица, как сжались губы и задрожали полуприкрытые веки.

Несколько мгновений Вера смотрела на сестру исподлобья, потом порывисто бросилась к ней, обняла и прильнула сразу намокшим от слез лицом к ее плечу.

– Испортишь блузку, – сухо проговорила Ксения, отстраняя голову сестры.

– Ксюшик, милый, прости! Я же не хотела. Боже мой, какая я дура! Я не со зла…

– Все у тебя теперь со зла.

– Ксюшенька, миленькая, умоляю: не надо нотаций. Все знаю: я дрянь и еще раз дрянь. Только не надо нотаций. Я злая, отвратительная дура. Но почему, почему я такая? – все крепче прижимаясь к сестре, сквозь слезы бормотала Вера. – Кабы знать почему? Может быть, тогда…

– Брось, – строго сказала Ксения. – Лучше возьми себя в руки. А если уж тебе для этого непременно нужно понять, почему ты такая, почему ты до сих пор осталась Лялькой, хотя эта детская кличка тебе уже давно не к лицу, я…

– Что значит "давно не к лицу"? – отстранясь от сестры, спросила Вера.

– То, что тебе не девятнадцать лет!..

– Ты хочешь сказать… – Оправляя волосы, Вера издали погляделась в зеркало, отвернула лицо и вынула из сумочки пудру. Уже совсем другим, капризным тоном сказала: – Если ты откроешь мне мою ошибку…

– Не много ли, душенька, на себя берешь? Твоя ошибка в том, что ты вот такая, как есть. Разве ты виновата, что родилась на свет именно у этих родителей?

– А ты не их дочь? – насмешливо спросила Вера.

– Да, у нас разные родители.

Вера выронила пудреницу и с ужасом уставилась на сестру.

– Я дочь инженера, простого инженера из далекой Сибири, – спокойно продолжала Ксения. – А ты родилась в семье министра. Мне к Новому году дарили пару чулок, а ты девчонкой не представляла себе, как это так – надеть чиненую пару. Чтобы стать врачом, я на грузовике уехала в чужой город. А тебя, сопливую девчонку, за три квартала возил в школу "ЗИС". Вот с этого и началось то, что ты до сих пор все Лялька. Будь жива мама, она, может быть, и сохранила бы тебя человеком. А отец тебя развратил… Не тебе поправлять глупости, которые он наделал из-за совершенно вывернутого, поставленного на голову представления о любви к тебе.

– Ты… ты… – Вера захлебнулась негодованием. – Ты лопаешься от зависти!

– К тебе? – Ксения вскинула брови. – К твоим цыплячьим мозгам, к твоим замашкам маменькиной дочки, великосветской девицы, да еще при вкусах кокотки средней руки?

– Ну, знаешь!..

– Тебе не повезло даже в браке.

– Не смей!

– Ты вращалась среди таких же, как сама, недорослей: заграничные пластинки, костюмчики помодней. Понятно, когда на таком фоне ты увидела Андрея, он не мог не захватить твое воображение – умный, сильный Человек! Но в доме Черных ты снова очутилась в "своей" среде – машины, курорты, дачи, сразу после свадьбы эта квартира…

– А тебе хотелось бы, чтобы мы ютились в одной комнатенке и я стирала пеленки?

– Мерзко и глупо!

– А то, что ты прилипла к Андрею, как пиявка, это, разумеется, умно! – кричала Вера. – Мало там, на работе, его против меня настраиваешь, сюда пришла?! – Она истерически взвизгнула: – Не дам! Давно не хожу к его старикам. А вот теперь пойду, все скажу и зачем ты там с Андреем на одной работе, зачем сюда ходишь.

Вера упала на диван и забилась в истерике. Ксения стояла, выпрямившись, прижав к груди стиснутые кулаки. Губы ее дрожали, и казалось, сама она вот-вот разрыдается. Но вбежала няня, и Ксения с презрением сказала:

– Ничего ей не нужно. Отойдет. Андрею Алексеевичу не говори. – Обернулась к Вере: – Запомни, это я тебе говорю как врач: каждый твой уход неизвестно куда, каждая дурацкая сцена, твои нежности после истерик могут стоить ему жизни.

Ксения быстро вышла и взялась уже за ручку выходной двери, когда за спиной у нее раздалось жалобное:

– Ксюш!

Постояв минуту в нерешительности, Ксения вернулась.

– Ну?

– Ксюшик, уж ты-то должна понимать какая у меня жизнь?! Днем ли, ночью, где бы я ни была: одна ли, с Андреем, даже на людях – о чем ином могу я думать, как только: "А вдруг!"? Господи, ты-то понимаешь…

Ксения свела брови и отвернулась. С закрытыми глазами, едва слышно прошептала.

– Понимаю.

И прижала к себе голову плачущей сестры.

– Ты же помнишь, как я полюбила свое дело, – торопливо бормотала Вера. – Геология, геология! Ни о чем другом не хотела говорить, думать… Ведь то, чем ты меня попрекала, – все эти тряпки, портнихи, вся чепуха – это пришло потому, что, бросив работу, я должна была чем-то заткнуть черную дыру, которая так страшно глядит на меня: куда ни кинь, всюду оно. "А вдруг?!"

– Не надо, будет… – прошептала Ксения.

– Если бы я могла вот так себе сказать – будет! Села бы в самолет и с моим народом в тайгу, в сопки, в экспедицию… Но как же мне?.. Разве я могу его оставить? Хоть на день?.. А вдруг?!.. Ксюша, ты же сама говорила мне: быть женою летчика куда тяжелее, чем летчиком… Ведь это ты мне как-то сказала, когда я шла за Андрея: "Приглядись к женам летчиков, к тем, кто настоящие люди: почему у них не такие глаза, как у других женщин? Откуда этот беспокойный блеск? Кто бы они ни были: домашние хозяйки, матери своих детей, художницы, инженеры, врачи – если настоящие, – все не такие, как другие женщины. Куда ее денешь, эту мысль: "А вдруг?!" Ксюшенька, родненькая… Шесть лет с Андреем. Две тысячи ночей, и каждая вторая без сна, с мыслью: "А вдруг?!" Тысяча бессонных ночей. Кто это может? До геологии тут?