Ураган - [19]

"А когда удрать не удается, пускают себе пулю в лоб?" – спросил Лесс Райана.

Летчик пожал плечами:

"Да или нет…"

"От чего это зависит?"

"Умирают дураки".

"Теперь я понимаю, за каким чертом Западу так нужно "открытое небо".

"И то, что за ним следует?" – с усмешкой спросил Райан.

"Бомбы?.."

***

И вот теперь, в мгновение, когда Лесс смотрел в лицо разъяренного Парка, когда ему пришло на память все, что он слышал от Райана, Лесс решил, что у него есть на что поддеть Парка.

– Еще один вопрос: правда ли, будто один из дипломатов сказал: "Если русские не клюнут на контроль, мы заставим их подавиться "открытым небом"?

– А почему бы и нет? – усмехнулся Парк.

Но по тому, как он поджал губы, еще больше сморщил измятое лицо, Лесс понял: вопрос неприятен Парку. Чтобы не дать ему собраться с мыслями, Лесс поспешно продолжал:

– А разве "открытое небо" – это не та самая мина, которая способна взорвать любые переговоры, пока нет твердой договоренности о разоружении? – И, делая вид, будто не замечает Фримэна, старавшегося остановить его, Лесс продолжал: – Разве русские не правы, когда говорят: "Пока нет разоружения, пока в мире существуют запасы ядерного оружия, всякий инспекционный полет может превратиться в трагический трамплин для мировой войны"? Разве и любой русский самолет не может вместо фотографической камеры взять на борт ядерную бомбу и неожиданно сбросить ее нам на голову? Мы будем застигнуты врасплох и уничтожены.

Несколько мгновений Парк молча смотрел на Лесса. Тишина, царившая в зале, была такова, что дыхание толстяка Фримэна казалось сопением паровой машины.

Наконец Парк отчетливо проговорил:

– Мне нечего сказать!

И, с усмешкой глядя на Лесса, с издевательской ласковостью продолжал:

– Лесси, дружище, вы нарушили наш обычай: не сказали, кого вы тут представляете.

По залу прокатилась волна приглушенного смеха. Лесс понял, что Парк попросту выигрывает время: разве он не видит на лацкане пиджака Лесса жетон агентства "Глобус"?

– Агентство "Глобус".

Парк наклонился к сидевшему возле него Фримэну. Что-то сказал. Лицо его расплылось в широкой улыбке, и он по-прежнему спокойно повторил:

– Мне нечего сказать.

И тут же Лесс перехватил взгляд Фримэна, направленный на старшего из журналистов. Тот поспешно вскочил и тоже громче, чем обычно, выкрикнул:

– Благодарим вас!

Это была формула, означавшая конец пресс-конференции. Да, Дуг был прав: здесь все разыгрывалось теперь, как у больших, – от "нечего сказать" до "благодарим вас!".

Парк сунул руку в карман светло-серых брюк и повернулся к выходу. Тесня друг друга, корреспонденты бросились к дверям, выходившим в коридор с телефонными будками. Но тут Фримэн поднял руку.

– Ответа на вопрос Галича не последовало, потому что господин Галич назвал агентство, которое он не представляет. Мы весьма опечалены этим обстоятельством.

Это было уж слишком: Лесс выхватил из кармана корреспондентский билет и поднял его над головой. Но Фримэн не дал ему говорить:

– Нам сообщили, что вы уже не служите в "Глобусе".

Лесс медленно оглядел журналистов. Он понял, что у него нет шансов в открытой борьбе. Решительно никаких! Хоть Парку и нечего было сказать. Как ни смешно, но лишь сейчас, после двадцати лет работы в "Глобусе", Лесс понял, что "совпадение" интересов агентства с интересами Парка происходило по той простой причине, что Парк был в "Глобусе" полным хозяином.

Выйдя за ворота парламента, Лесс до конца понял, что означает случившееся. Самым правильным было сегодня же улететь подальше, иначе, нет сомнения, утром ему принесут розовую повестку Комиссии. Черт возьми, и там акции Парка стоили слишком много, чтобы такая мелкая сошка, как Лесс, могла себе позволить шутить с ним безнаказанно.

***

– Плохие дела, Лесси, а?

Лесс обернулся, чтобы послать говорившего к чертям, но увидел шефа столичной конторы агентства "Мировые новости". Тот дружески положил руку на плечо Лесса:

– Вот что, мальчик: Дуг сказал, что старик готов закрыть глаза на сегодняшний случай… Мое агентство готово послать вас за границу. Вы подходящий парень для того, что нас там интересует. Как?

Кажется, еще никогда ноги Лесса не дрожали так, как в эту минуту. "Ниспровергатель", – иронически подумал он и с горькой усмешкой поглядел на директора агентства "Мировые новости".

– Что ж… Если нет ничего лучшего, подойдет и ваше предложение.

Директор кивнул, но строго сказал:

– Вести себя паинькой! – и погрозил пальцем.

6

Колониальная школа, которую Парк смолоду проходил на островах под руководством самых беспощадных "специалистов" колониальной войны, приучила его к тому, что запрещенных ударов не существует. И все-таки, вспоминая нанесенный Лессу удар, Парк испытывал что-то среднее между стыдом и брезгливостью: Лесс не был ни фашистом, ни коммунистом. Только то, что бывший пресс-адъютант Парка, кажется, передался противнику, и извиняло удар.

Расхаживая по своему кабинету в парламенте, Парк думал о том, что даже тут, у себя в стране, война остается войной. Для уверенности в превосходстве приходится придерживаться жестокого лозунга: "Пленных не брать! Уничтожать всех, кто хотя бы в близком будущем способен поднять на тебя оружие!" В колониях под этот приказ подводили даже десятилетних мальчиков – через год-другой они могли стать повстанцами. Парку, бывало, даже в годы службы на островах приходило в голову, что такой способ "умиротворения" – не что иное, как натягивание скрытой, но чертовски опасной и сильной пружины. Рано или поздно она должна расправиться. Так оно и вышло, и не только на островах. Куда ни глянь, всюду перенапряженная пружина народного терпения расправляется и бьет в лоб тех, кто ее натягивал. В Азии и в Африке, от севера до юга – везде. Черные, коричневые, желтые – все перестали верить тому, что их удел быть рабами белого человека. Впрочем… лучше о таких вещах не думать. Слишком пристальное вглядывание в будущее мешает иногда оценивать политику нынешнего дня. А именно над нею и приходится сейчас задуматься Парку. Начать хотя бы с этой проклятой чистой бомбы или совсем нечистого "открытого неба".