Управляющий мозг: Лобные доли, лидерство и цивилизация - [69]

Большую часть времени Чарли — приятный парень и не имеет намерения причинить вред кому-нибудь. Он обычно весел и дружелюбен. Но в соответствии с лобно-базальным синдромом у Чарли неустойчивый темперамент, из-за которого он имеет склонность шарахаться из одной крайности в другую. Если кто-нибудь оказывается на его пути, случается, что он поворачивается и бьёт этого человека без предупреждения и не задумываясь. И так как Чарли физически поправился после своего ранения и сейчас поднимает тяжести, занимаясь спортом в центре, он способен нанести реальное повреждение. Немного нужно, чтобы спровоцировать действия Чарли. Когда другой человек, живущий в центре, по ошибке взял его мороженое, кулаки Чарли яростно замелькали, и потребовались четыре человека, чтобы усмирить его.

При таких обстоятельствах выздоровление Чарли было весьма примечательным. Он атлетичен и выразителен, не выказывает явного ухудшения памяти. Сегодня большинство людей будут думать о Чарли как о «странном», «незрелом», «вспыльчивом», «несносном» или «вульгарном». Но очень немногие люди понимают, что Чарли страдает повреждением мозга. Я подозреваю, что многие психологи и врачи также могут не заметить этого. Неврологическое тестирование, проводившееся неоднократно в течение нескольких лет после аварии, свидетельствует о среднем интеллекте (IQ примерно 90 по новой версии теста Векслера на оценку интеллекта взрослых) и памяти в нижне-средней области (80 с чем-то по новой версии теста памяти Векслера)13. Выполнение Чарли языковых тестов также в пределах нормы. Все результаты тестов вероятно ниже, чем они могли бы быть, если бы не было аварии, но ничто в них не напоминает о тяжести ранений Чарли. Но существо Чарли исчезло, так же как его самоконтроль. Случай Чарли демонстрирует суть синдрома лобных долей: конкретные навыки сохранились, но внутреннее руководство ушло.

Повреждение лобных долей и общественная слепота

История Чарли показательна во многих отношениях. Годами Чарли переходил от одной подработки к другой, жил то с одними, то с другими людьми, и никто не подозревал, что странности Чарли имели неврологическую причину. И это несмотря на то, что многие люди вокруг Чарли знали об автомобильной аварии, в которую он попал.

Это подводит нас к широкой проблеме понимания обществом психической болезни. Хотя формально образованная публика понимает сегодня, что познавательная деятельность является функцией мозга, это абстрактное знание часто не соотносится с конкретными ситуациями реальной жизни. В результате, картезианский дуализм жив и процветает, когда речь идет о повседневных столкновениях с людьми, страдающими повреждениями мозга. Этот наивный дуализм очевиден даже на уровне проведения политики в области здравоохранения и медицинского страхования: если к физическому здоровью относятся серьезно, то «психическому» здоровью уделено очень мало места.

Житейские установки проводят резкое различие между «физическими» и «нефизическими» симптомами и между «физическими» и «нефизическими» органами тела. Проблемы со зрением и слухом, хромота, односторонний парез тела неизменно воспринимаются как физические, вызывают участие и готовность помочь. Телесная природа этих симптомов улавливается немедленно, но, что любопытно, большинство неспециалистов не будут спешить соотнести их с мозгом.

В противоположность этому, пациентам с познавательными расстройствами часто отказывают в участии, которого удостаиваются люди с физическими заболеваниями, вместо этого к ним обращаются с моралистических, почти пуританских позиций. Оставим незадачливого уголовника Чарли. Рассмотрим весьма обычную ситуацию старушки, страдающей деменцией, вся жизнь которой была примером гражданской ответственности и морального достоинства. Теперь она состарилась и стала забывчивой. Диагностировав раннюю деменцию, я пытаюсь объяснить последствия моей находки озабоченным членам семьи. Я говорю им, что их мать страдает амнезией, что её забывчивость вызвана атрофией мозга, что она ничего не может с этим поделать, что вероятно ситуация будет ухудшаться и что они должны быть терпеливыми с любимым человеком. Члены семьи внимательно слушают. Они кивают. Кажется, что они понимают, — и вдруг следует раздраженная реплика: «Но как же это получается, я даю ей утром завтрак, а она приходит обратно, прося свой завтрак опять!» Когда я сталкиваюсь с таким отсутствием понимания, мне хочется поблагодарить моего друга Оливера Сакса, который сделал больше, чем кто-либо другой, для просвещения широкой публики о воздействиях неврологических повреждений на познавательную деятельность. Я настоятельно рекомендую прочесть его книгу «Человек, который спутал свою жену со шляпой»14.

Но если неврологическая природа ухудшившейся памяти, восприятия или речи обычно может быть осознана широкой публикой, то дефицит управления, вызванный повреждением лобных долей, почти никогда не осознается. Если указывают на импульсивность пациента, его капризность, безразличие, отсутствие инициативы, то распространенной реакцией будет: «Дело не в его мозге, дело в его личности!» Это полный возврат на три с половиной века назад, обратно к картезианскому дуализму, как если бы «личность» была в высшей степени внечерепным феноменом. И понятие «личности», разумеется, является чем-то таким, что наряду с яблочным пирогом и водой из горного источника имеет моралистические, пуританские коннотации. Если вы родились в честной семье и пошли в хорошую школу, то как же вы тогда смеете не иметь достойной личности!